— Погоди, сынок, не гони шибко.
— Что с тобой, Филиппыч?
И тут-то Губин и рассказал Леонтию о дружбе своей с его отцом, о матери его, о том, как любили они ее и как плакал он по-мальчишески беспомощно, когда узнал, что Михаила выбрала в женихи Таня Воробьева, и как с горя да с отчаяния он в тот же год женился на деревенской девушке, которая до сих пор его не понимает...
— Вот так, сынок, вот такие дела... И я не жалею, что все так обернулось... Жили мы по-своему трудно, счастливо жили. И друзьями навек остались с твоим отцом. И с Таней отношения были добрые. Ревность свою не выказывал, в себе таил. А мать твою, сынок, до сего дня люблю...
— Мне мама об этом не рассказывала, — признался Леонтий.
— Зачем? Это было только моим горем и счастьем моим. Да, счастьем. А разве не так?.. Жизнь свою каждый из нас прожил не стыдно. Своей шахтерской родовы́ никто не изменил... И я рад, что ты не изменяешь.
— Мне мама тоже не раз говорила: «Не осрами родовы́»... Ей и отец это завещал.
— Да, Леонтий, мать твоя была настоящим шахтером. В годы войны одна из первых спустилась в шахту, женской бригадой стала руководить. Разве женское дело — уголь в забое добывать? А надо было. Надо!.. А тут похоронка на отца твоего. Сломило ее это горе, но работу не оставила — надо было жить. Да вот не дожила, раньше срока ушла от нас, живых. Вот оно, какое дело...
Новыми глазами взглянул Леонтий в этот поздний вечер на старого шахтера. Он знал о крепкой дружбе Губина с отцом, но только сейчас, в эту минуту, вся жизнь Сергея Филипповича открылась ему как бы заново, и Леонтий еще острее почувствовал, какой светлой и прекрасной была судьба его родителей. И он был благодарен Губину, что тот помог ему глубже почувствовать дух того трудного и сурового времени, в котором работали, любили, радовались люди старшего поколения.
С каждым проведенным с Сергеем Филипповичем вечером Леонтий испытывал все большую любовь и сыновью привязанность к этому человеку. Видел — нелегко приходится старому шахтеру. Необходимо многое переделывать, и только ему, Леонтию Ушакову, признавался:
— Уставать стал, вот ведь напасть какая. — И с нескрываемой грустью шутил: — А ты заладил — «самородок»! Таких самородков в наше время гнать надо.
Но Леонтий знал наверняка — Губин выполнит задание в срок, и уже не задавал ему снисходительно-вежливого вопроса: «Филиппыч, не пора ли отдохнуть?» — а с нетерпением ждал, когда тот скажет сам: «Вот, принимайте мою работу».
Хотелось услышать эти слова как можно скорее, но он ждал, ждал терпеливо, как и начальник участка Зацепин, как Алексей Иванович, да и все ребята. Только на пятый день Леонтий услышал эти слова, и облегченно вздохнул, и сам почувствовал, как он тоже устал за эти дни.
Новый бар, привезенный с завода, лежал на все той же промасленной дощатой площадке. Был он выше и длиннее того, что сломался, и на первый взгляд казался массивнее, неуклюжее. Невольно думалось: подойдет ли к нему изготовленная Сергеем Филипповичем Губиным «лыжа»?
Об этом подумал и директор шахты, и Алексей Иванович, и даже Зацепин с опаской поглядывал на громоздкое сооружение.
— Не подведет? — спросил Кучеров, обращаясь одновременно и к Зацепину, и к Губину.
— Не должен, — уверенно проговорил Зацепин.
— Да вроде старались, — усмехнулся Губин, обтирая ветошью корпус комбайна.
— Значит, все предусмотрели? — не удовлетворился сухим ответом Кучеров.
— Этого не скажу. Время покажет, — уклончиво ответил Зацепин.
— Смотрите, — строго предупредил директор шахты. — Пять дней не шутка. Их наверстать надо.
— Восполним.
— Будем надеяться.
— А вам, Сергей Филиппович, особое спасибо, — Алексей Иванович крепко пожал руку Губину.
Когда вышли из мехцеха, Кучеров неодобрительно проговорил:
— Не рано ли, Алексей?
— Неужто вы суеверны, Семен Данилович? Вот не знал, — насмешливо произнес Жильцов.
— Тут станешь, — серьезно проговорил директор. — Пять дней потерять — поневоле забеспокоишься. Вам из горкома партии звонили?
— Ну как же, звонили.
— Мне тоже. Чуть что — по головке не погладят.
— Это верно, — согласился Алексей Иванович. — Только уверенность все-таки должна быть.
— А вот у меня ее нет.
— Для вас, Семен Данилович, это и хорошо, — улыбнулся Алексей Иванович.
— Что хорошо? — не понял Кучеров.
— Главное, Зацепин уверен. Уверен Ушаков. Я бы на вашем месте Губина приказом отметил.
— Ты это серьезно? — Кучеров даже остановился, с удивлением посмотрел на Жильцова.
— Вполне. Он заслужил.
— Так, сразу, и приказом?
— И денежной премией... Да, я серьезно. Нам таких людей, как Сергей Филиппович, надо ценить. Они нам еще пользу приносят. Сами видите.