— Это я вижу. Но я вижу и другое, Алексей. Время таких самородков уходит. Или ты и здесь не согласен со мной?
— Зачем же так категорично, Семен Данилович? — улыбнулся Жильцов. — Время само покажет, а сейчас живой человек перед нами. Обижать не надо.
— Где же мы обижаем? Доверили сделать «лыжу». И премией не обидим. Но выждать надо. А вдруг бар сломается!
— Не сломается, — уверенно проговорил Алексей Иванович.
...Не ошибся Жильцов: в первую же неделю комбайн выдал на-гора столько угля, что его хватило на то, чтобы погасить накопившийся долг. В следующий понедельник появилась красочная «молния», в которой сообщалось об успехе бригады Леонтия Ушакова, пусть пока небольшом, но все-таки успехе. И для шахтеров пятого участка это было первой радостью. Но, наверное, самым счастливым чувствовал себя Андрей Чесноков. Вечером, после смены, он пришел к Зацепину в раскомандировку, дождался, когда тот останется один, приблизился к столу.
— Я слушаю. — Начальник участка оторвал глаза от бумаг.
Андрей кивнул на доску показателей, где висела «молния»:
— Отдайте ее мне до завтра. Очень прошу!
Зацепин внимательно посмотрел на Андрея и, хотя по лицу его было видно, что он удивлен такой неожиданной просьбой, спросил, улыбнувшись:
— А не попадет нам?
— Да я завтра же принесу!
— Что ж, бери, — согласился Зацепин и вновь углубился в бумаги, но боковым зрением следил, как осторожно снимал с доски показателей Андрей Чесноков плакат-«молнию».
Был Андрей ростом мал, пришлось встать на скамью. Снял плакат, свернул в трубочку, обернул в газету, сунул под мышку и, не простившись, осторожно вышел из кабинета. А как вышел в коридор, облегченно вздохнул и быстро подался к выходу. Всю дорогу бежал. Пока до дому добрался, взмок весь. Не закрывая калитки, пронесся по двору, взбежал на крыльцо — и в дверь. Шарахнулась от печи Галина, увидев на пороге запыхавшегося мужа.
— Ты чего?
— Вот, смотри.
Разорвал газету, бросил на пол, а лист ватмана развернул бережно, торжественно проговорил:
— Читай. По слогам читай, вслух!
Прочла Галина и засмеялась, от смеха согнулась, будто силком кто наклонил ее голову, с минуту не могла разогнуться.
— Что с тобой? — недоуменно моргал глазами Андрей. — Я ведь не карикатуру тебе принес.
Галина всплеснула руками:
— Господи, что ты за мужик такой! Неужто ты никогда не поумнеешь? Да ты еще городскую витрину в дом притащи!
— Так ведь натурально, доказательно, — смущенно оправдывался Андрей. — Не ты ли еще вчера собиралась к Леонтию бежать, меня из бригады выуживать захотела? Словам моим законным веры не было. Так вот, гляди. Написано в красках.
— Господи! — опять всплеснула руками Галина. — Тебя и поругать уж нельзя. Да работай ты, работай на здоровье!
— А чего же ты, баба такая-сякая, меня в контру записала? Едва до белой горячки не довела!
— Тебя доведешь, — отмахнулась Галина. — Скорее ты доведешь.
«Нет, все же трудно понять этих женщин, — подумал Андрей. — То кричат, то смеются».
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА
О том, что Юрий Бородкин не вышел на работу в вечернюю смену, Леонтий Ушаков узнал только утром следующего дня. Он тут же отправился к Алексею Ивановичу, чтобы отказаться от поездки на городское совещание передовиков производства, куда он должен был выехать уже через час.
— Пошлите вместо меня Наливайко. Он — ваша кандидатура. Справится вполне.
— Ты не хитри, Леонтий. Честно скажи: какая причина?
— Юрий Бородкин вчера не вышел на работу.
— Заболел, наверно. У нас вон секретарь комсомольской организации тоже на работу не вышел.
— Нет, Алексей Иванович, я чую что-то недоброе.
— Ну, раз чуешь, тогда другое дело, — улыбнулся Жильцов. — Зови сюда Наливайко. Проконсультировать его надо.
— Это мы сейчас, — охотно отозвался Леонтий и живо подался к двери.
Попытался уговорить его и Зацепин, но Леонтий настоял на своем. Отправив Сергея в партбюро, быстро зашагал к выходу из быткомбината. А через полчаса он уже подходил к знакомому дому, в котором жили Юрий с матерью. Дверь ему открыли тотчас же, как только он позвонил. Серафима Андреевна, заплаканная, с бледным, болезненным лицом, отступила назад, глухо, с надрывом проговорила:
— Вы за Юрием, да? А его нет.
— Где он?
— В милиции. Забрали его.
Подбородок ее дрожал, слезы накатывались на глаза, срывались на вздрагивающие сморщенные щеки.
— В милиции? — переспросил Леонтий. — Давно?
— Вчерась забрали. Ночью. Он спать уже лег. Пришли и забрали.