— А как же Августа?
— А чё Августа? Спасибо, конечно, не сказала, но и встревать не стала. Поняла, что к чему... Об нас такое? Да знал ли он, подлец, как жизнь-то нам далась?.. Черный хлеб завсегда сладким казался. А он, поди, к пирожкам привык, ему наши трудности ничто... Вот и кочевряжится...
— Это из-за машины, — вздохнул Саша.
— Ну, машина, ну и что, зачем же помои лить?.. Да еще об отце стал говорить... А зачем говорить, раз ты его не знаешь... Да еще попрекать... Нет, я таких сквалыг не уважаю, эт точно...
Тут Саша, волнуясь и готовясь уже сказать Ивану, как он прошлым летом искал могилу отца, подвинулся ближе к брату.
«Подожди, Иван. Разве не видишь, как я истомился? Ты же чуткий, отзывчивый, всегда первым угадывал нехитрые мои мальчишеские секреты. Неужели за эти полгода, что мы не виделись, я изменился, стал чужим, непонятным? Вот уж сколько времени рядом находимся, а ты ровным счетом ничего не замечаешь!»
Но не успел и слова промолвить — дверь распахнулась, и ловко, не мешая друг другу, вкатились в сараюшку залепленные снегом Леонидовы дети — Васька да Сережка, в один голос дружно завопили:
— А папка открытку получил! В Москву собирается, за машиной. Вас зовет! Срочно!
4
Почтальонша принесла открытку после обеда, часа в четыре. Улыбаясь, подала ее Тамаре, сказала:
— С радостью великой тебя, подружка. Дождалась, — и задержалась, чтоб увидеть, как радоваться будет Тамара, и растерялась не меньше хозяйки, которая вдруг переменилась в лице. — Как только получила, так сразу поспешила к тебе, — словно оправдываясь, сказала почтальонша, полагая, что известие это принесла она слишком поздно.
— Нет, ничего. Спасибо, — машинально ответила Тамара.
Так и ушла почтальонша, не узнав причины столь неожиданной перемены. А Тамара как села, так и сидела не шевелясь, с испугом поглядывая на открытку, как бы еще сомневаясь в том, что это именно та самая открытка, в которой ясно написано:
«Просим Вас уплатить за автомашину «Москвич-408» четыре тысячи пятьсот два рубля двенадцать копеек до двадцать шестого февраля сего года».
Прибежали с улицы дети, и она тотчас послала их к Саше: пусть объяснит, что это значит.
Так и сидела, пока не пришел с работы Леонид, молча подала ему открытку. Леонид тоже растерялся, на молчаливый взгляд жены ответил тяжким вздохом. И установилась тишина, тягостная, медлительная, вроде той, когда приходит беда. На уме у обоих вертелись одни и те же слова, но высказать вслух не решались.
Почти одновременно пришли к ним мать и Мария и Саша с Иваном. Тут же, на кухне, скорехонько раздевшись, толклись ребятишки. И никто не гнал их спать, хотя время их давно уже вышло.
— Так сколько же не хватает? — первым поставил конкретный вопрос Иван.
— Шестьсот рублей, — сказал Леонид.
— Больше надо. Не бесплатно же полетишь, — догадалась Мария.
— Значит, больше, — вздохнул Леонид.
— Эт точно. Рублей семьдесят — сто надо.
— В общем ровно семьсот, — заключил Саша.
— Да-а, сумма... — протянула Мария.
Мать покачала головой. Тамара бросила открытку на стол.
— Пропади оно все пропадом.
— Ну, зачем же? — спокойно сказал Иван. — Сто пятьдесят я кладу. Кто еще?
Мария пожала плечами:
— Кой-что было, поистратилась. Если бы знала... Но рублей пятьдесят найдется. До получки доживем.
— Петру кланяться придется, — вспомнила мать, и все посмотрели на нее.
— Поможет ли? — усомнился Леонид. — От машины отказался, в обиде. А тут как узнает...
— А почему не поможет? Поможет.
— Эт точно! — воскликнул Иван. — Свояк же. Раз дело такое, как быть? Мать верно говорит. Иди, Леонид, не тяни.
— Не даст, — робко вздохнула Тамара.
— У дяди Пети тысяча рублей на книжке, мне сама Наташка говорила, — сообщил Васька, сияя глазенками.
— Вот еще, тысяча. Два раза по тысяче да еще по два раза. Вот сколько, — возразил Сережка.
— А ну, спать! — прикрикнула на них Тамара. — Ишь путаются под ногами.
— Мы не хотим, — захныкали ребятишки.
— Я кому сказала?! — Но в голосе Тамары не было строгости.
— Идите, не встревайте в дела взрослых, — вмешалась мать и повела упирающихся детей в спальню.
Все молчали, ждали ее возвращения. Может быть, что-нибудь еще надумает, такое, чтоб уверенность полная была, чтоб уж ни в чем больше не сомневаться? Но по виду матери, вернувшейся из спальни, поняли: сказать ничего другого не скажет, мать снова, не так уверенно, хотя и настойчиво, повторила: