Думала, что теперь будет она мучиться долго, но проснулся Петро, приласкал ее, извинился за вчерашнее, о банном дне напомнил — и успокоилась, уже с легкостью подумала: «Вот и обошлось».
Но обошлось ли? Успокоилась ли? В поведении Петра было что-то сегодня непривычное. И за него испугалась, боялась оставить наедине с братьями. Около бани, как верная собачонка, подкарауливала, при каждом звуке вздрагивала, все ждала: распахнется дверь, выскочит Петро, а за ним с кулаками братья — и впереди Иван. Помнила, как в тот раз стукнул Иван Петра, и она, жена его, слова не сказала. Сколько раз попрекал ее Петро: «Убьют — и не ойкнешь. Вон ты какая!»
Нет, все мирно-спокойно обошлось. Вышел Петро, тихий, молчаливый. Подбежала к нему, спросила:
— Ну, как мылось?
— Нормально, — буркнул и ласково обнял за плечи. — А ты чего здесь?
— Боюсь я чего-то, — призналась. — Ты уж, Петро, смотри...
— Ладно уж тебе, — усмехнулся. — Кваску бы налила.
— Сейчас я, сейчас... — И послушно побежала впереди, чтоб к приходу мужа стоял на столе ковш ядреного кваса.
А потом, когда мылась сама да прислушивалась к разговору Марии, Валентины и Тамары — а разговор-то все вокруг машины! — опять тревога подступила к ней. И заторопилась.
— Сиди ты. Куда? — удивилась Тамара.
— Голова чего-то разболелась, — соврала она.
Нет, все мирно и тихо, сидят за столом и на диване и слушают, как Саша, возбужденный, раскрасневшийся, рассказывает о товарищах своих, об институте, о том, как экзамены сдавал...
А за столом опять подкралась тревога. Сначала все вроде хорошо было. Встал Иван и сказал свое привычное. Каждый раз говорил эти слова, и потому все ждали этого тоста.
— Эх, и банька же у нас отменная, эт точно! Так выпьем за отца нашего, который ее построил.
— Правильно! — воскликнул Саша, радуясь тому, что снова Иван вспомнил об отце.
— За это стоит, — поддержал Сашу Леонид.
И все братья подняли рюмки, и невестки тоже, и Мария, и Августа подняла свою и обернулась к сидевшему рядом с ней Петру — и сердце захолонуло, чуть из пальцев не выскользнула рюмка, вовремя на стол поставила. Сидел Петро мрачный и к рюмке своей не прикасался. Подтолкнуть бы тихонько, шепнуть: «Ну чего ты, Петро, чего?» — но не пошевелиться, ни слова сказать не могла.
— А ты, Петро, чего там засиделся? — весело спросил Иван. — На баньку обиделся? На меня? Или еще чего?
— Стыдно мне, за вас стыдно! — выпалил Петро и вскинул большую, тяжелую голову. — Выпить можно, а там, на могиле отца, побывать — так это для отговорочки! Вон вы какие! Хорошие!
— Ты это не трожь! — побагровел Иван и двинул стулом.
Но придержала его Валентина, и Мария вцепилась в рукав рубашки, с испугом вскрикнула:
— Не связывайся, Иван!
И в сторону Петра махнула:
— Замолчи ты, Петро, на грех не наводи!
— А-а, стыдно?! — гремел Петро. — Стыдно?!
— Замолчи! — подскочил к нему Леонид. — Будь человеком. Сядь. Не ерепенься.
— А-а, член товарищеского суда... Рассуди! Не можешь? Чужих — можно, это легко, а себя да своих нельзя?! Не трожь?! Вон вы какие! Истинную правду об отце своем утаить захотели. В святые его записали. А этот святой ворованный лес продавал. Вот он какой был хо-ро-о-ший!.. А вы — молчок, ни слова худого о нем. Эх, вы!..
— Что... что ты сказал?! — кинулся к Петру Иван, роняя стулья.
— Господи! — воскликнула побледневшая Мария. — Да что же это такое!..
Мать тоже хотела что-то сказать, но вдруг пошатнулась, рука ее соскользнула со спинки стула, и Саша пронзительно закричал:
— Мама! Мамочка!..
Он успел подхватить ее, удержать. Тут подбежали Мария, Валентина и Тамара.
Глаза матери были закрыты, губы плотно сжаты. Мария шепотом говорила:
— Мама, очнись, мама!..
Между ними протиснулся Леонид, спросил:
— Что с ней, что? — и замолк.
— Вон!.. Вон! — послышался из сеней резкий голос Ивана.
В сенцах что-то глухо ударилось, хлопнула дверь, и в наступившей тишине дробно застучали капли. Саша оглянулся — с клеенчатой скатерти стекали на пол, как слезы, остатки из опрокинутой рюмки. И тут Августа, одиноко сидевшая за столом, вскинула руки и, падая на колени,заголосила:
— Прости меня, мама-а! Прости-и!..
ГРИГОРЬЕВ ПРУД
1
За шахтерским поселком, на пути к коллективному саду, землекопы рыли канаву. Лето выдалось жаркое, болотца повысыхали, воду для фруктовых деревьев и разной зелени — моркови, лука, гороха — привозили в специальных цистернах с дальнего озера Курлады. Но этого было мало, очень мало. И на общественном совете садоводов-любителей срочно было решено прокопать канаву для труб, по которым бы пустили воду из ближайшего к саду коллектора. Длина такой канавы составляла более трехсот метров, но другого выхода не было. И вот три землекопа — два молодых и один пожилой — приступили к работе.