Бомелий бы с удовольствием закрыл чем-нибудь бы икону, которая очень мешала ему, но не мог: разозлит царя, который, заботясь о состоянии души своей, рьяно отслуживал и вечерню, и заутреню.
Наблюдая состояние Марфы, Бомелий изучал действие яда, разливавшегося по её телу, заставляя его сохнуть и вянуть. Как всякий знаток своего дела, Бомелий не мог не радоваться: всё точно, как описано в древних книгах. Улыбнувшись сам себе, Елисей всмотрелся в лицо лежавшей на перинах невесты.
«Потом человек зачахнет, и умрёт», – пронеслась у него фраза из книги. Бомелий был доволен собой. В этот миг дверь отворилась, и вошёл царь. Бомелий содрогнулся. Даже его, ничего не боящегося, кроме смерти, фигура царя заставляла содрогнуться. Царь был высок, худощав, рыжебород (не зря ведь ещё древние греки заметили, что рыжие олицетворяют злодейство!). У него был выдающийся нос с горбинкой, пухлые губы, и пронзительной глубины тёмные глаза, которые, проникая в душу собеседника, заставляли его содрогнуться. Бомелий содрогнулся: тёмные очи царя уставились на него:
– Ну?
Елисей засуетился. Тяжёлый взгляд Ивана испугал его малодушную душу. Он занервничал. Стал нервно потирать руки. Иван это заметил, и улыбнулся.
– Ну? – Повторил он ещё грознее.
– Государь, и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич! – Завопил фальцетом Бомелий так, что одна из девок цыкнула на него, прижав палец ко рту: невесту потревожите. Бомелий между тем упал уже на колени
– Не велите казнить меня, грешного, велите миловать…
Царь стал подозрительней. Тон Елисея ему явно не нравился. В эту минуту в палату пробрался Григорий Грязной, мужчина среднего роста, средних лет с тёмными волосами, недлинной бородой и карими глазами, в которых стоял ужас и тревога. Упав перед царём ниц, Григорий услышал, отчётливый фальцет Бомелия:
– Я знаю, кто отравил царскую невесту…
Иван вскочил. Елисей отпрянул назад. Девки прижались друг к дружке, полагая, что, если этот отравитель и не знает имени убийцы, то, по крайней мере готовит крамолу, чтобы свести с кем-то счёты. А между тем Бомелий дрожащей рукой, пряча глаза, указывал на Грязного. Опричника схватила прибежавшая стража царя. Иван подошёл к Бомелию и пристально посмотрел ему в бегающие глазки.
– Откуда ты знаешь это, холоп?
Бомелий заплакал. Он, сбиваясь, и униженно моля о пощаде, доказывал, что Григорий знал о болезни царской невесты, и был даже в неё влюблён. Слушая сбивчивый, но весьма искренний рассказ Елисея, Иван постоянно поглядывал на онемевшего опричника, словно стараясь разглядеть то, что на самом деле у того твориться в душе. Марфа приподнялась с постели, и попросила воды. Увидев Григория, она встала, и пошатывающейся походкой, подошла к нему, посмотрев в глаза, как бы пытаясь узнать что-то. Затем девушка зашаталась, и упала в обморок. Грязной хотел было кинуться к ней, но охранники держали его за руки. Испуг, отразившийся в карих глазах опричника давал царю понять, что Бомелий был прав. Поступить, как с Темрюком, с Грязным Грозный не мог. Всё-таки Григорий уже много лет был его любимцем, и был по-своему дорог Ивану. Поэтому царь шепнул Бомелию:
– Приготовь яд. После пыток его не станет.
Бомелий поклонился, и вышел.
3.
Тёмное подземелье, куда привели Грязного, было всё пропитано кровью. Серые каменные стены, казалось, дышали убийством. Грязного на место пыток вели какими-то коридорами, за стенами которых были слышны вопли людей.
«Их, видимо, пытают…» – подумал Григорий и сглотнул, посмотрев на Малюту, идущего с ним рядом. А ведь он недавно назывался его другом! Странное понятие – дружба. Видимо, к его времени, оно также неприменимо, как и любовь. Сердце жертвы сжалось. Он постарался прогнать мысли о Марфе прочь. Но не мог. Что-то жгло мозг. И тут, даже его, чуть не вырвало. Из какой-то щели выкатилась на пол окровавленная голова зрелого человека с чёрной бородой, и большими, выпученными от страха глазами. Она покатилась мимо Григория, и замерла у стенки с противоположной стороны. Кровь хлестала из шеи убиенного, и попала на обувь Грязного. Язык выкатился. Грязной закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Сердце бешено заколотилось. Грозный, видя волнение бывшего любимца, слащаво улыбнулся: они шли в чертог смерти. Григорий посмотрел на двух, идущих с ним палачей. Большие, грозные детины, которым на роду, видно предписано было, что они станут убийцами, шли рядом с ним. В руках они несли тяжёлые топоры, которыми были готовы отрубить голову любому, кто тронется с места. На лице Малюты не дрогнул ни мускул. Дрожь пробежала по телу Григория.