Генерал-губернатор Сибири Пиль под великим секретом сообщил Шелихову о провале его ходатайства, приписывая из личного уважения к Воронцову решающее значение восклицанию того: «Еще бы!» Мореход в поисках сочувствия рассказал об этом Николаю Петровичу Резанову, но услышал от зятя давно уже знакомое и утешительное: «Все к лучшему в этом лучшем из миров» — и не мог с тем не согласиться по зрелом размышлении.
Резанов, как дважды два, доказал, что «крепость» для россиян и в то же время свобода для индейцев и алеутов несовместимы и грозят непреодолимыми затруднениями в устройстве заокеанских земель, а на превращение индейцев и алеутов в крепостные души у компании и самого Шелихова не хватит ни сил, ни средств. Все помыслы в Америке, таким образом, должны свестись к промыслу рабов, к чему мореход не имел никакой охоты. Он и в дальнейшем никогда не искал возможностей приобрести «мужичков» в обход закона, как делали это многие российские промышленники с помощью разных вертопрахов дворянского звания, всегда готовых за малую мзду предоставить для этого и свое имя и дворянские, самим господом богом присвоенные, «голубой крови» права.
Шелихов догадывался, что надо идти новыми, непроторенными дорогами, но он не умел или не смел опередить дух своего времени.
И сейчас, стоя перед Воронцовым с мыслью построить хотя бы кусок, хотя бы часть новой, не зараженной дворянскими язвами американской земли, он боялся оттолкнуть от себя единственного защитника и покровителя.
Не найдя ничего подходящего, он перескочил тогда на перспективы будущего раскрытия Америки, простодушно надеясь уйти от прямого вопроса Воронцова.
— В глубь края от берегов проведу сошных, на зюйд-зюйд и зюйд-ост продвинемся — через короткое время пшеницей и скотом по всему океану торговать зачнем… Зверовые промыслы, хоть и сам от них живу, преходящи, ваше сиятельство! Уйдет, исчезнет перед человеком зверь, земля-кормилица вовек не оскудеет, труды сторицей возвернет… Опять же торговля, ремесла разные, мануфактура, рудное дело, кораблестроение преобразуют дикость земли той, приобщат просвещению краснокожих — на это дело весь достаток, до последнего живота, отдам, детей и жену туда перевезу, ваше сиятельство!
Александр Романович, хотя и убедился в том, что в плане шелиховской Америки места для русских просвещенных помещиков и «трудовых» землевладельцев нет, не мог, однако, побороть своих симпатий к этому полнокровному, сверкающему умом человеку. Воронцов был не прочь дружески и спокойно, как это бывало приходилось делать в многочасовых интимных беседах с Радищевым, убедить Шелихова в узости и ошибочности его воззрений. «Исследование о природе и причинах богатства народов» великого английского экономиста Адама Смита, с некоторой собственной поправкой на русские крепостные души, Александр Романович считал краеугольным камнем мировоззрения каждого европейски просвещенного человека. Но присутствие Ростопчина мешало такому разговору, да и вообще нужно ли говорить о том, чему предназначено — он твердо был убежден в этом — естественное, согласованное с общим ходом истории и цивилизации в мире сосуществование. Бостоицы добились независимости от метрополии, чего уж надо — свободно живут, но негров держат рабами, негры у них главный предмет ввоза и импортной торговли. Купец-мореплаватель прав: для новой земли, чтоб поднять ее, нужны мужики, но позволить мужикам на эту землю уходить — с чем же Россия останется?
— Дело это, Григорий Иванович, очень и очень нужно обдумать, прежде чем решение ему дать. Вообще надо посмотреть и обсудить, чем государство может помочь… Войдите! — отозвался Александр Романович на легкий стук в дверь.
— Господин Жеребцов с бумагами к докладу! — ровным голосом произнес черно-фрачный лакей.
— А-а… просите войти! — Воронцов в большинстве случаев обращался к прислуге по английской моде на «вы». — Вот, Григорий Иванович, кстати и познакомлю вас… хотя вы, вероятно, знакомы уже? — вспомнил он причастность Шелихова к скандальной истории с супругой Жеребцова и, заметив отрицательное движение руки морехода, не без яда добавил: — Познакомлю с человеком, которому Зубов препоручил заняться Америкой… Ситуация, правда, сложилась для вас неблагоприятная… а жаль, от него многое зависит…
— Прошу прощения, ваше сиятельство, спешил с докладом, но дела столько-с, что невольно замешкался, — с порога еще, не замедлив проявить служебную субординацию, проговорил небольшого роста, рыжеватый, с острыми, бегающими глазками человек в мундирном фраке и с Владимиром на шее. Его оттопыренные уши резко выделялись на фоне высокого, подпирающего голову темно-зеленого воротника.