Благополучное, казалось бы, окончание щекотливого разговора оставило Наталью Алексеевну не удовлетворенной, настолько они оба по-разному искали и находили выход из великого затруднения.
Пушки, гремящие на свадьбе пичужки Катеньки в американской земле, прозвучали в душе Натальи Алексеевны похоронным салютом ее надежде в совете с мужем найти здравое и достойное решение вопроса. «Гришата земли под собой не видит, невесть чего начитавшись из книг», — удрученно думала она.
Шелихов же оставался верен себе: в переселении с семьей за океан он искал спасения не только счастья дочери, но и заветного дела своей жизни, встретившего в последнее время столько неудач и препятствий на родине. В Славороссии Шелихов отводил Ираклию почетное место. Славный зодчий прославит молодую страну как строитель ее дорог и портов, адмиралтейства и сената. Николай Петрович Резанов на многое раскрыл глаза именитому рыльскому гражданину: Шелихов научился ценить людей с той стороны, которую российские купцы не умели в них разглядеть и сто лет спустя.
Так, среди почета и довольства, пришедшего к Шелиховым на закате жизни, мысли и чувства купца-морехода и его жены потеряли драгоценное единство. Только при этом единстве Наталья Шелихова нашла в себе силы разделить с мужем все превратности изумительного похода русских корабликов-ладей в поисках восхода солнца, — похода, который оставил за ней славу первой русской женщины, вступившей по своей воле на землю Нового Света.
— Что б оно такое было, артишоки и спаржи? — неуклюже попытался Григорий Иванович найти поворот в разговоре, продолжая читать книгу.
— Не слыхивала. Зверушки али рыбы какие? — холодно, вопросом на вопрос ответила Наталья Алексеевна. — Аль на свадьбе угощать задумал? — добавила с невеселой усмешкой она и ушла, ссылаясь на заботы по хозяйству.
Наталья Алексеевна не делала больше попыток вернуться к трудному разговору о судьбе Катюши и Ираклия.
Прикинув на досуге возможности и виды переезда с семьей за океан, Григорий Иванович не мог не согласиться в душе, что сказал он жене о свадьбе в Америке необдуманно, сгоряча. Не отдавая в том самому себе ясного отчета, он больше, чем почетом и славой, дорожил мнением о нем своей жены, неподкупной свидетельницы и судьи всех его дел и помыслов, и боялся отказом от благородного и мужественного решения умалиться в ее глазах. И все же уступать ей он больше не может: в уступках женским просьбам и желаниям он дошел до предела.
Не слыша с некоторого времени оживлявшего дом звонкого смеха дочери и приметив, что Ираклий не появляется за столом даже во время обеда — эк их настращала мать! — Григорий Иванович решил подбодрить упавшую духом молодежь.
Однажды как бы ненароком он зашел в девичью, где Катенька проводила теперь целые дни за прилежным рукоделием с работными девушками, среди которых было и несколько алеуток. Появление хозяина, никогда почти не заглядывавшего в женское царство, всполошило девичью.
— О чем плакала, Катерина? — подходя к пяльцам и будто желая разглядеть узор, с напускной строгостью спросил отец и поднял пятерней за подбородок сморщившееся в испуганной гримасе лицо дочери. — Неужто опять кошка наша нашкодила — котят принесла да потеряла? А я… гм… я думал ее с приплодом в Америку забрать, как переезжать будем… Там кошки вот как надобны. Баранов пишет, житья там нет от мышей и крыс! — говорил он, придумав тонкий и обнадеживающий, как ему казалось, намек на свадьбу с пушечной пальбой. — А я Ираклия ищу не сыщу в целом доме… Не знаешь ли, где он хоронится? Ну, чего, чего ты? — привлек он к себе дочь, заметив навернувшиеся в ее глазах слезы. — Все-то вы, девки, обидел вас господь, на мокром месте стоите… Отвечай, коли спрашиваю!
— Батюшка… не гневайся на него, батюшка! — чуть слышно проговорила совершенно растерявшаяся Катенька. — Он… он ума решился, день и ночь листы рисует, на полу разложивши… «Кончу урок, говорит, сдам хозяину — тебе, батюшка, — и в скит уйду, нет мне жизни…» А я… я тогда тоже в монастыре затворюсь и… маменька сказала, б-б… благословит меня на это…
Рыдая, Катенька в изнеможении опустилась к ногам отца. Работные девушки, чуткие к горю и беде ласковой и дружной с ними хозяйской дочери, одна за другой тоненько заголосили.
— Тьфу, пропасть! — бурчал, растерянно оглядываясь по сторонам, Шелихов. — Развели сырость и эти… С Порумбы, вот с кого пример берите! — кивнул он на меднолицую кенайку, вывезенную в Иркутск из Америки для обучения домоводству. Порумба с присущим краснокожему племени стоическим спокойствием оглядывала плакавших девушек. — Бережет девка слезы на важный случай… Сходи, умница, на склад, получи фунт леденцу и плаксивых угости, чтоб гусли-мусли не разводили, — проговорил Григорий Иванович, как бы прикрывая этим сладким выкупом и свое отступление.