Сидя на берегу Охотского моря, можно сказать, на пороге новооткрытой земли и вертя так и этак мысли о способах овладения ею, Шелихов вспоминал бархатный, певучий голос Натальи Алексеевны и высказанные женой жесткие, но правильные, как он понимал, слова. Все права имеет Наталья Алексеевна купчихой именитой век доживать.
Держит он себя на людях, что и говорить, хозяином, а настоящей-то силы в нем, денег-то нет, — одни птичьи слезы. Деньги-то в мягкой рухляди, сваленной на пол иркутских амбаров. Даже при благоприятном решении совестного суда рухлядь эта превратится в деньги не раньше чем года через два: ее ведь еще надо доставить в Китай, Москву, Петербург. Да там и продать, а до той поры варись в собственном соку. Нет и кредита, — в глазах купечества имя Григория Шелихова стоило не много. Кладовые в Америке пусты. Люди, людские пополнения? Они еще нужнее американским поселениям, — а где их взять? Да и чем платить им будешь, владетель новой земли, пустой шиш Григорий Иванович?! Выходит, прав Селивонов: «Сколько шкур ни добывай, американские земли шкурами не удержишь. Закрепить ее за Россией мочно токмо пахарем, землепашеством да мастеровым человеком с рукомеслами». И эти слова правителя дел канцелярии губернатора не выходили из памяти морехода. Ими Селивонов в один голос с Натальей Алексеевной неизменно заканчивал продолжавшиеся после первого знакомства встречи и разговоры. «Вольных сибирских мужиков, чалдонов, в Америку не сманишь, — не раз говорил Селивонов, — не захотят люди от добра добра искать. Ты «несчастненьких», тех, что из кулька в рогожку переходят, подбирай, их тысячи по нашему краю перекатываются. С умом да заботой на землю сажай, тогда лет за десять Америку, глядишь, и освоишь».
«С умом и заботой — сказать легко, а как выполнить!» Ценой великих усилий и жертв Григорий Шелихов, не смущаясь окриками и недовольством своих алчных к наживе компанионов, только и мог доставлять в Охотск пока один порох да пули, — Сибирь и сама-то едва зачинала земледелие. И все же он из Сибири через тысячи верст океана перебрасывал на Аляску семена невиданных на американском побережье растений.
«…Остается мне сказать вам, — писал он на обороте реестра каждой посылки, как бы незначительна она ни была, — что вы и без назначения моего о времени посадки семян сами знаете по имеющимся уже на Кадьяке опытам, когда, в какие месяцы положить начало сему преполезнейшему делу. Господину Поломошному, вашему сотруднику, я вручил здесь хлебных семян: ржи 59 п. 39 ф., овса 2 п. 4 ф., ячменю 7 п. 12 ф., семени конопляного 33 ф., гречихи 23 ф., пшеницы 10 п. 35 ф., а сверх того огородных всяких семян: редьки, репы, свеклы, капуст разных и огурцов, луку, дынь, арбузов; да таковыми же в изобилии снабжен отец архимандрит. Опытность ваша, как и святых отцов и посланных хлебопашцев, научит вас поступать в сем важном деле со всею осторожностью и по лутчей методе».
На доставку семян, перевозку их через океан в двойных рыбьих пузырях, заботы у Шелихова хватило. Не хватило лишь заботы о людях, о пахарях, сеятелях, руки которых только и могли обсеять русскими семенами новооткрытую землю.
Золото не ржавеет, но человека ржавит. Случайное богатство и огромное выросшее на нем дело постепенно погасили в душе именитого гражданина Григория Ивановича Шелихова воспоминания о той голодной, бродяжнической жизни, которую он сам испытал в юности. Кусок хлеба из сумы калик-перехожих когда-то ведь поднимал на ноги ослабевшего в дороге от голода мальца Гришку, а черная изба пахаря укрывала до выздоровления пригожего парня Григория от захваченной в скитаниях огневицы.
Посылая драгоценные семена на Аляску и давая наставление сеять «по лутчей методе» для обеспечения больших прибылей от хозяйства, Шелихов, этот «вот-вот миллионщик», с большой беззаботностью к жизни человека указывал:
«Что же принадлежит до способа, кем орать новую землю, ежели недостаточно будет кадьяцких взрослых быков, то рассуждаю я в сем случае употребить на первый раз и людей, в сем необходимом деле можно и не пожалеть излишних человеческих трудов… Что принадлежит до бережливости хлеба и скота и протчего экономического устройства… во всем на вас полагаюсь».
На охотском досуге Шелихов в ожидании каравана Деларова проведал настроения тех самых «несчастненьких», которых Селивонов советовал обратить на заселение Америки. Не расспрашивая в разговорах с храпами, за что тот или другой лишился ушей или носа, мореход успел выведать подноготную жизни каждого и убедился, что артель по первому зову готова сняться в Америку. Добрая половина людей, оказывается, полна одной думой — найти в новой стране семейный очаг и спокойный труд над мирной пашней. Выход, казалось, был найден.