Аа, вот и затосковал мальчик! Но зачем же тогда «паки» в море пустился, если по берегу тоскуешь?
Опять молчал Петербург — долгих четыре года. Но каким же праздником для Григория Саввича было следующее письмо! «Мне крайне хочется, писал Михаил, — купить в украинских сторонах место, по склонности и по любви моей естественной к тихому провожденею жизни… Если бы сие удалось, то, удалясь от всего, уединился бы и просил бы Вас разделить остаток жизни вместе».
Выходит, не напрасно все-таки они встретились на земле, и не на каменистую почву сеял сеятель семена свои!
Но потом опять два года не было от Ковалинского вестей. И ждал учитель, и уставал ждать, и обижался, и обижаться уставал. А вдруг оказалось, что обижаться-то было грех.
«Теперь все мои привязанности к столице и большому свету кончились: я лишился сына семилетнего, который один был у меня и скончался сего марта, 26го числа. Он составлял привязанность к службе и здешнему пребыванию. Без него все сие не нужно. Скорбь моя служит мне руководством к простоте жизни, которую я всегда внутренне любил, при всех моих заблуждениях разума. Я осматриваюсь, как проснувшийся от глубокого сна. Ах, друг мой! Я часто привожу на память тихия и безмятежныя времена молодых лет, которых цену, доброту и красоту отношу к дружбе твоей».
И опять напоминал Михаил, что не оставляет его мысль о покупке какого-нибудь именьица в местах, где обитает мы но Сковорода, и что вроде бы уже приискал он деревню и Харьковском наместничестве, да не состоялась из за интриг соседних помещиков.
А через полгода — весть о новом плане: «Я покупаю у Шиловского Николая Романовича село Кунее, в Изюмской округе. Сказуют, что места хорошие там; а ты бы еще собою мне сделал оныя прекрасными».
Но и этот план не осуществился.
Увидеться они смогли только на три месяца до смерти Григории Саввича. Но об этой встрече, о поздней но не смотря ни на что, плодоносной осени их взаимной дружбы пока рассказывать рано, потому что и так слишком далеко ужо мы отошли от стен Харьковского училища.
Л и этих стенах в 1764 году (как раз накануне совместного путешествия учителя и ученика в Киев) произошла события, в результате которых Григорий Саввич вынужден был вторично оставить преподавательское поприще.
Что на этот раз явилось основной причиной его ухода, сказать трудно. Однако вероятнее всего, что очередной конфликт разгорелся как раз по поводу взаимоотношений Сковороды и Ковалевского. Они были вызывающе незаурядными, эти взаимоотношения, а потому не могли рано или поздно не дать обильную пищу для всякого рода недоброжелателей и завистников.
Чем возвышенней дружба, тем тяжелее нести этот дар. «Что ж делать? — с грустью обратился однажды Сковорода к своему Михаилу. — Такова людская чернь: честолюбива, самолюбива, раздражительна и, что хуже всего, лжива и завистлива. Ты не сможешь найти ни одного друга, не приобретя сразу же и двух-трех врагов».
НАЧАЛЬНАЯ ДВЕРЬ
Существует предание (апокрифического характера), что с харьковским губернатором Евдокимом Алексеевичем Щербининым Сковорода познакомился следующим оригинальным образом. Щербинин будто бы проезжал по городской улице. Кучер вдруг придержал лошадей и покапал ему на человека, сидевшего за обочиной, прямо на земле.
— Вон он — Сковорода.
Губернатор давно желал поглядеть на человека, о котором столько велось вокруг разговоров. Вот и случай удобный.
— Ну-ка, подзови! — бросил он адъютанту.
Тот, перескочив канавку, подбежал к невозмутимо сидящему все в той же позе Григорию Саввичу.
— Вас требует к себе его превосходительство! Какое превосходительство?
— Господин губернатор.
— Губернатор, задумался Григорий Саввич и помотал головой. Передай, что мы не знакомы.
Адъютант потоптался, не находя, что возразить, потом отбежал к коляске. Но через минуту вернулся.
— Вас просит к себе Евдоким Алексеевич Щербинин.
— Аа… — добродушно кивнул Сковорода, приподнимаясь. Слыхал о нем. Говорят, добрый человек и музыкант отличный.
И пошел знакомиться.
Познакомимся и мы с харьковским губернатором.
Евдоким Щербинин был одним из тех исполнительных военачальников екатерининской эпохи, на плечи которых легла хлопотливая задача — отлаживать механизм управления на местах, а значит, непосредственно осуществлять абсолютистский крепостнический курс Екатерины II. Вверенная под его начало губерния была в этом отношении одной из самых непростых. Достаточно сказать, что она соседствовала с Запорожской Сечью, и Щербинину приходилось вести многолетние порубежные распри с вольнолюбивым воинством — в частности, с его последним атаманом Петром Калнышевским.