– Случайно заехала в глушь, чтобы подбить машину моей драгоценной мамочки? Ты лучшая из известных мне людей, Теодора Холл.
Он слабо улыбнулся, и ее оцепенение начало спадать.
– Ты совсем продрогла. Входи.
– О нет, я лучше поеду!
– Чушь, тебе нужно обсохнуть. Идем.
Не дождавшись ее ответа, Роман двинулся в сторону дома крупным шагом. Она не хотела следовать за его широкой спиной в коттедж, подсвеченный низкими фонарями, свет которых в снежном мареве казался жидким янтарем. Успокаивающим и желанно теплым. Не хотела оставаться с ним сейчас. Но, блокируя дверь своей машины и делая несколько шагов по подъездной дорожке, подумала, что, возможно, это именно то, что ей необходимо.
Внутри дом оказался очень уютным. Теодора с удовольствием вдохнула теплый воздух, пахнущий морилкой для дерева и согретыми огнем дровами. Замерзший нос грозил вот-вот потечь. Роман скинул пальто и отвел от лица прилипшие волосы. У себя в гостиной он выглядел еще выше. Проводив девушку в просторную комнату с камином и роялем у окна, он принес мягкую шерстяную кофту, в которую Теодора тут же закуталась, удержав себя от того, чтобы вдохнуть ее запах – хозяина и этого дома. Она отчетливо почувствовала его впервые, хотя много раз засиживалась с Романом в кабинете или архиве, склонившись над бесчисленными записями и графиками. Перец, ветивер, кожа, табак и какая-то едва уловимая сладость.
– Грейся. Я сварю грог. Кажется, тебе он даже нужнее, чем мне.
Хмыкнув и не задерживаясь, чтобы не услышать очередной упрямый отказ, Роман скрылся в кухне. Он успел заметить, что глаза у Теодоры слишком красные даже для такой погоды.
Он методично помешивал напиток и разливал его по чашкам, оставаясь внешне невозмутимым. Почему она здесь? Почему сегодня? Роман не мог понять, хочется ли ему ее присутствия. Разумеется, выставить девушку он не мог. Она плакала, это очевидно. Всегда собранная, аккуратная и внешне готовая к бою, Теодора была не похожа сама на себя. Роман надеялся, что сегодня она откроется ему с новой стороны, той, которую тщательно скрывала. Наконец он, возможно, увидит то, что настойчиво скрывала от него безлунная ночь. Это сравнение заставило его нервно усмехнуться.
Вернувшись в комнату с двумя полными чашками, Роман нашел Теодору сидящей на полу у камина, листающей потертую книгу древних мифов. Он замер на пороге, внимательно глядя на нее, неожиданно хрупкую и ранимую, и отметил, что ей, на удивление, его кофта идет куда больше. Роман наблюдал, пока Теодора не подняла голову и не заметила его, растерянно улыбнувшись.
– Лучше? – Он пододвинул невысокий столик и тоже опустился на ковер.
– Намного. Спасибо… За все это, – сказала она, поднимая чашку.
– Ерунда. – Роман отпил и взглянул на нее поверх прозрачного края, бросающего бордовые отблески на лицо. – Расскажешь, что с тобой стряслось?
– В общем-то ничего особенного. – Такое начало его разочаровало, но он промолчал. – У меня была сложная пациентка. И я вышла из себя. Села в машину и ехала, пока случайно не оказалась здесь и…
– И не врезалась в мою мать.
– Извини меня.
– Надеюсь, не за причиненный матери моральный ущерб?
– За то, что сказала в нашу последнюю встречу.
– Ты не должна извиняться за свои убеждения.
– Даже если я не уверена в них?
– А ты не уверена?
– Я не…
– Послушай, Теодора. Человек может выучить основы психологии, истории или метафизики, но свою философию он должен выбрать сам.
Она посмотрела на него так, будто Роман сказал какую-то непристойность. Теодора всегда смотрела на него так, когда он говорил вслух о том, что она боялась принимать на веру.
– Ты не должна соглашаться со всем, что я говорю.
– В большинстве случаев это далеко не так.
– Ты никогда не сможешь выбраться за рамки своего круга. Так и просидишь на месте всю жизнь.
– Прости?
Его слова ошеломили ее. Ей даже показалось, что она ослышалась. В голосе Романа не было ни злобы, ни надменности, присутствовал даже какой-то намек на веселую иронию. Поставив стакан, он уперся ладонью в пол позади себя и смотрел на нее, вскинув подбородок.
– Ты слышала. Ты блестящий специалист, но дальше не пойдешь.
– Почему ты так говоришь?
– Ты ведь не запрещаешь мне это говорить.
– Ты ничего не можешь знать обо мне, – с горечью произнесла Теодора. Роман выглядел жестоким.
– Конечно. Как я могу знать, если ты о себе не заявляешь?
Она не ответила, молча смотрела на него с укором и зарождающейся обидой. Не ответила, потому что он был прав.
– Вот прямо сейчас, давай, встань и скажи, что я не прав. Скажи, кто ты. Скажи, какая ты умная. Скажи, что ты лучшая в своем деле! Скажи, что заслуживаешь лучшего. Прямо сейчас встань и скажи, чтобы я заткнулся, потому что не должен даже допускать мысли о том, что сказал.