— А нам што! Своих вон куча, жрать просят, — не до тебя. Ты, гляди, и без того сырое перехватила, — ишь как разнесло. Не прись, говорю, а то вот суну кулаком, — лопнешь, косопузая, — ворчал Сашка.
Долго еще биться пришлось ему, но все же добрался, получил и на ребят выклянчил. Возвращался к Наташе радостный, бежал и ног под собой не чуял. Вот и он, барьер багажный, а вокруг него народ по–прежнему жмется, а за ним никого не видно. В левом углу кто–то бьется головой об асфальт, катается, закатываясь истерическим воплем. Это Сережка, а рядом, придерживая его рукой, сидел равнодушный Антипка.
— Где Наташа с Катюшкой, — спросил Сашка, озираясь кругом.
— В приемной. Должно быть, милиционер отвел, — не торопясь ответил Антипка.
— И Наташу тоже?
— С им пошла. Сказывала, вернется скоро.
— А вдруг их обеих оставят, — вслух подумал Сашка и, взмахнув ногой, собрался пнуть сапогом не успокаивавшегося Сережку, но пожалел. Не зря плачет, — по сестре. И в голове его завертелось. Только Антипка равнодушно смотрел на них, как будто не понимал, что с ними.
Глава III
В приемном покое
Крепко прижала к груди. «Не отдам, ты со мной будешь», — шептала Наташа. Катя увеличенными зрачками глядела ей в глаза, не плакала, а так, как в бреду, твердила:
— Я здесь не хоцу, я денезку пласить буду, — и прижималась.
— Нет, нет. Ты со мной будешь, я не отдам тебя, не оставлю.
— А Селеза где?
— Он тоже сюда придет.
— Пить хоцу, пить дай.
Не стерпела, дала. Руки отекли, отяжелели. Целый день и ночь на руках выдержала. Ноги дрожали. Когда же дождусь? — народу много, стон. На носилках кого–то вынесли, а вот еще и еще. Жутко. Люди в белых халатах торопливо ныряют в дверях. Сердце начинает замирать. Отошла в угол, ждала. Долго ждала. Теплый комнатный воздух опьянил ее, ноги болезненно ныли. Задремала…
— Кто к доктору? — разбудила сестра.
Наташа испуганно вскочила:
— Я к доктору, где он?
— Идите, я проведу.
— Катя спит, будить жалко, больная; подождать, может?
— Нельзя, в больницу направим. Проходите.
Вошла и робким ребенком стояла. Было стыдно.
— Присядьте. Сколько ребенку лет? — спросил доктор.
— Три года.
— Звать?
— Катя.
— Фамилия?
— Не знаю.
— Как это, — разве не ваш ребенок?
— Никак нет, господин доктор, сирота.
— Откуда вы ее взяли?
— В поезде пристала. Сначала так встречались, — ехала она в другой теплушке, а когда узнали, что сирота–мы взяли и ее брата Серегу, девяти лет.
— У вас семья, что вы говорите: «Мы ее взяли»?
— Никак нет, я одна, но со мной Саша, мальчик 15 лет… Вот с ним мы и решили ее у себя оставить.
— Положите ребенка на кушетку и разденьте.
— Я не хоцу здесь, хоцу к Селезке, — с мучительным усилием простонала Катя.
— Хорошо, хорошо. Я только посмотрю тебя, дам лекарство и отправлю к Сереже, — успокаивал доктор.
У ребенка оказался тиф, температура доходила до сорока. Катюша еще с минуту уродливо кривила губы, собираясь что–то сказать, и потеряла сознание.
— Куда ее, доктор? — спросила сестра.
— Направьте в детскую больницу, только сейчас же.
— Но она не хочет, господин доктор, — робко сказала Наташа.
— У нее тиф, — это заразная болезнь. Ее необходимо изолировать от других детей. Вот вам адрес, где вы сумеете видеть ее по выздоровлении.
Наташа взяла бумажку и вышла. Сердце с болью заколотилось тяжелей, в висках застучало. Чувствует она, как все кружится и бежит. Вот и пол пошел боком, какая–то пропасть показалась в глазах и в сладком переливе понесло ее. Был обморок. Люди в белом забегали кругом нее. Крепко стиснутые глаза не видели, как унесли Катю.
Рано утром, когда еще царила мертвая тишина, Наташа долго оглядывала палату и не понимала, где она. Кругом стояли густо сдвинутые кровати с бледными испитыми лицами женщин. Мысли путались и тяжело–пережитое казалось кошмарным сном. Она даже с недоверием оглядывала себя и с ужасом вспомнила Сашкин разговор, Катюшу и холодные бесприютные ночи.
— Нет, это не сон, это не больные мысли, но как, как я сюда попала? — Попыталась приподняться на локоть, не могла. Голова отяжелела и не поддавалась ей. Так, в борьбе с мыслями засыпала она, металась и бредила.
— Катя, где ты? Катюша! Саша, усни!
Около ее виска сквозь белую марлю просочилась кровь. Это она при падении разбилась о ручку двери…
Так тянулись дни. Около десяти дней Наташа находилась между жизнью и смертью, у нее был головной тиф. Мучительные, нестерпимые боли и воспоминания душили ее. Вот она мечется, разрывая зубами крепкий холст рубашки, кого–то зовет, простирая руки, и снова затихает в бессознании.