Едва войдя в церковь, Дурлиб подошел к купели со святой водой, что стояла перед дверью, омочил в ней пальцы и перекрестился три раза, чтобы прогнать все зло, которое мог наслать дух мертвеца. Кроме того, он достал из потайного кармана панталон серебряные монеты, чтобы очистить те от колдовства.
Затем Дурлиб опустился на одну из скамеек церкви рядом с Гримпоу, воспользовавшись мгновением, когда брат Бразгдо опустился на колени и закрыл лицо руками для размышлений и раскаяния, и прошептал другу на ухо:
— Сделай то же самое с камнем, который служил мертвецу амулетом.
Гримпоу пропустил мимо ушей слова Дурлиба, засмотревшись на то, как входят монахи, готовясь к службе, о которой пару минут назад известил шум колоколов. Капюшоны закрывали головы, опущенные на грудь. Монахи шли, взявшись за руки, друг за другом. Гримпоу насчитал тридцать монахов разного возраста и наружности, несмотря на то что все были в одинаковых монашеских одеяниях коричневого цвета. Затем один, судя по голосу, совсем еще юнец, запел так сладко и мелодично, что Гримпоу даже задремал.
Когда служба закончилась, Гримпоу почувствовал, как Дурлиб толкает его в бок, чтобы предупредить о приближении настоятеля. Юноша едва разомкнул слипавшиеся веки. Высокая стройная фигура настоятеля, четко вырисовывавшаяся в свете восковых свечей, показалась ему призрачной, как труп умершего на снегу рыцаря.
— Вот так чудо, воришки проявляют набожность, — сказал настоятель, еще больше прищуривая свои крошечные глазки и подойдя к скамье, на которой расположились Гримпоу с Дурлибом.
Они уважительно поднялись, а брат Бразгдо ответил за них:
— Они решили оставить свою горную хижину в поисках жизни, свободной от греха, в каком-нибудь далеком месте, куда хотят отправиться на рассвете с вашего благословения.
— Это правда? — спросил настоятель, глядя в глаза Дурлибу.
— Мы пойдем в Страсбург. Я слышал, там строят новую церковь, и, может быть, до прихода зимы мы найдем там работу каменотесов.
Гримпоу смотрел на Дурлиба, восхищаясь его умением сочинять небылицы на ходу.
— Каменотесы очень недоверчивы и не принимают тех, в ком не уверены, — заметил настоятель.
— Я подумывал о том, что, возможно, вы не откажетесь порекомендовать нас епископу. Я уверен, с вашей помощью нам не составит труда подыскать достойную работу, чтобы Гримпоу начал вести безгрешную жизнь, — льстиво намекнул Дурлиб.
— Самый большой грех этого малого состоит в том, что он столько лет находился рядом с тобой, но Бог добр и наверняка понимает, что он не виноват, — произнес настоятель, внимательно разглядывая друзей.
— Дурлиб был для меня отцом, о котором можно только мечтать, и я никогда его не оставлю, — встал Гримпоу на защиту друга, но вовремя прикусил язык, чтобы не выпалить в лицо настоятелю все, что он думает о нем и о его грехах.
Тут Гримпоу кто-то дернул за рукав. Оказалось, брат Бразгдо хотел его утихомирить.
— Будет лучше, если мы перейдем в мои покои. Там вы сможете подробнее рассказать мне о своих намерениях. Кроме того, полагаю, вы желаете пообщаться с глазу на глаз, — сказал настоятель, не обратив внимания на дерзость юноши.
Монахи вышли из церкви друг за другом, словно строй муравьев, в полной тишине, по ближайшей лестнице, которая вела в спальню — длинную комнату с высоким деревянным потолком, где из мебели были только соломенные тюфяки, лежавшие на полу друг против друга. Никаких одеял, чтобы защищаться от холода, а маленькие оконца спальни оставались открытыми всю ночь, и комнату наполнял ледяной воздух гор.
Брат Бразгдо остался молиться в церкви, а Дурлиб и Гримпоу последовали за настоятелем в глубь аббатства. Выйдя во двор, они убедились, что снегопад прекратился и что на небе, куда Дурлиб и Гримпоу устремили взгляды, появились просветы, через которые между облаками просачивалось сияние звезд.
Они вернулись в главное здание через маленькую дверцу в углу двора, прошли по узкому короткому коридору, тускло освещенному масляной лампой под потолком. Вскоре они попали в одну из галерей, освещенную факелами, и вдруг перед их глазами возник лес арок и колонн ни с чем не сравнимой красоты. Гримпоу остановился, разглядывая одну из колонн. На ней была вырезана человеческая фигура, окруженная хищными зверями, под барельефом — надпись, которую он с легкостью разгадал, несмотря на то, что она была на латыни: