Сидя перед телевизором, я безостановочно протыкал циркулем свою старую, полностью исписанную тетрадь. И злился. Злился на мать, на её сожителя-зека, на их друзей, которые сидели у нас в два часа ночи и, судя по всему, домой и сегодня не собирались, видимо опять останутся ночевать.
У матери завтра выходной, может себе позволить. А вот мне в школу, но из-за этих мразей я не могу уснуть. Пропустить один день в школе нельзя, мать накажет. А если получу плохую оценку, или наругают учителя из-за сонливости, тоже накажет.
И, конечно же, я злился даже на соседей, которые почему-то предпочитали молчать, хотя на законных основаниях могли запросто разогнать эту свору алкашей.
А ещё мне очень хотелось есть. Вчера ещё получилось позавтракать и, каким-то чудом уже после прихода дружков маминого хахаля, поужинать, а вот сегодня и я крошки в рот не взял, на кухню меня банально не пускали.
Из-за злости и обиды на глаза навернулись слёзы. Впервые мне хотелось разрыдаться не из-за физической боли. Я начал яростно тереть глаза рукавом старого свитера до тех пор, пока переносица и веки не начали болеть.
Медленно отвожу руку; мой взгляд почему-то сам по себе приковался к игле циркуля. Где-то в голове словно что-то щёлкнуло. Очень неприятно, словно даже болезненно, и тихо - но этот щелчок оставил после себя навязчивую странную мысль.
Медленно закатал рукав, затем аккуратно провёл иглой по коже. А потом - ещё раз, но уже слегка надавил. Игла чуть-чуть оцарапала руку, оставив белый след. На третий раз я надавил сильнее, и теперь наблюдал, как покрасневшая полоска начинает слегка набухать. Но этого всё ещё было мало, даже котята царапают сильнее.
Теперь я приставил циркуль к руке и надавил ещё сильнее, вогнав иглу в кожу до самого основания. Вздрогнул и прикусил язык, пытаясь не вскрикнуть от боли. Тут же выдернул иглу. Из образовавшейся ранки, довольно глубокой, пошла кровь. Сначала она собиралась в пузырь, который вскоре лопнул; кровь начала медленно растекаться по коже.
Теперь я приставил иглу к коже чуть пониже от прежнего места и снова надавил, чувствуя, как кончик иглы проткнул кожу в том месте. С силой провожу вниз, оставляя на руке длинную царапину.
Я чувствовал, как вместе с просачивающейся кровью нарастает мой гнев. Но в то же время приходило и облегчение. Гнев заполнил мои мысли, но теперь он не подводил меня к действием - желание закатить истерику, разбросать всё в комнате, высказать матери что я о ней думаю, всё это осталось в прошлом. Теперь я чувствовал странное умиротворение.
Я ещё раз приставил иглу к руке.
***
Неожиданный громкий щелчёк вырвал меня из мира грёз. Я невольно дёрнулся и махнул рукой, пытаясь поскорее выбросить воображаемый циркуль; входная дверь медленно отворилась, в помещение зашли молодая, очень красивая девушка.
Но я не мог сосредоточить на этой девушке внимание, потому что слух, наконец-то, вернулся; по ушам тут же ударило множество других звуков: какое-то бульканье с плиты, жужжание, доносящееся из улицы, собачий лай, визги и топот детских ног - две маленькие девочки сбежали вниз по лестнице и бросились к женщине, очень быстро и громко что-то её рассказывая. Среди их непонятных слов я, вроде бы, услышал отчётливое - “мама”.
Начинаю озираться по сторонам - слух восстановился, а вот зрение наоборот, ухудшилось. Как бы я не пытался сфокусировать взгляд, изображение всё равно расплывалось. Старшая девочка возилась перед плитой и чем-то занималась, но вот чем, я, увы, не видел.
Кален стоял куда ближе ко мне, однако теперь я даже не мог разглядеть выражение его лица. Наверняка снова улыбается…
Я уставился себе под ноги, ожидая, когда восстановится зрение. Подобная ерунда уже случалась, но проходила она довольно-таки быстро. Хотя вначале было страшно, ха-ха…
Почувствовал, как женщина коснулась рукой моей головы, произнесла что-то ласковым голосом и взъерошила волосы. Совсем как Оксана… я невольно улыбнулся.
3 глава - 18 день Солнцестояния, 467 год
Стрелки часов, знаменующие приближение вечера, тянулись со скоростью смертельно раненой, престарелой, смертельно больной и в довершении глубоко беременной улитки.
Пока секунды планомерно складывались в минуты, а минуты, соответственно, в часы, я бессмысленно фрустрировал на пованивающем старьём диване, попутно убеждая себя в том, что активно предпринимаю - увы, только вялые, незначительные и совершенно бессмысленные, - попытки привыкнуть к незнакомому языку. Результатов это самовнушение не принесло, к сожалению.