— Расскажи старушке сказку, — тон ее не поменялся.
Я изрядно перенервничал и ляпнул первое попавшееся в голову.
— Ирен.
— Ирен? — вопросила карга.
— Я расскажу историю о маленькой девочке…
— Расскажи.
Я закрыл глаза, представляя мимолетные образы, пролетевшие перед моими глазами, когда Ирен начала петь. В ее печальном голосе я услышал историю жизни маленькой девочки. Встречу ее родителей, тоску матери, одиночество и мечты о далеких городах, где в любое время суток кипит жизнь, а в тавернах не утихают песни бродячих менестрелей. Бабка слушала меня внимательно. С каждым моим словом она менялась. В пустых глазах засияла жизнь, а бледное лицо вдруг стало добрым. Теплая улыбка расцвела на ее губах. И даже голос ее стал живым и полным света:
— А шо потом?!
— Ирен спряталась в углу таверны и слушала песни Люциана, скрывая жаркий румянец. Она каждый день надевала разные платки и платья, садясь в самых темных уголках, не желая раскрыть себя. Однажды Люциан не пришел. А потом еще, и еще. На пятый день Ирен набралась храбрости и расспросила у посетителей о Люциане. Оказалось, бродячий музыкант покинул городок и побрел дальше по свету. Тоска о музыке загорелась в сердце Ирен бушующим пламенем. Она прижала руки к сердцу и, сама того не понимая, запела.
Старуха уставилась на меня со слезами на глазах.
— В момент, когда первая нота слетела с уст Ирен, все кто услышали… замерли. Чистейшая тоска и грусть полились нескончаемым дождем в душах бравых воинов и злобных лиходеев. Пережившие войны и бедствия старики упали в ноги Ирен и, проливая реки слез, просили спеть еще.
— И?!
— И Ирен спела. Семь дней и семь ночей она не замолкала. И жизнь всего городка застыла. Больные исцелились, погруженные в печали вновь улыбнулись. Даже холодные блюстители закона, чиновники с острыми носами и хмурыми лицами пустились в дикие пляски. Радость и свет воцарились в том городке. Ирен осталась в памяти его жителей как ангел, сошедший с небес.
Старуха пустила слезы и, морща нос, молча пропустила меня. Я, ошарашенный несвойственной мне разговорчивостью, поплелся дальше. Откуда все эти обороты и пафос?! Видимо, Ирен каким-то образом на мой мозг повлияла. Аж у самого глаза заслезились, стоило мне вспомнить ее…
— Не сходи с тропы, — услышал я вслед.
Путь представлял собой тонкое ущелье. Я шел в полном одиночестве, то и дело оглядываясь. Дорога и спереди и сзади исчезала в густом тумане где-то вдалеке. Отвесные скалы пропадали в вышине. Напомнило ту ловушку с изгородями. Я поспешил проверить умения. Да! Блок пропал!
— Придите, Анна, Нокс, Маррайяш!
Как только духи появились, я беспомощно повалился наземь и шумно выдохнул.
— Гримм? — Анна слегка склонила голову набок.
— Я просто рад, что не один…
— Мое задание привело в шикарный храм на райском острове, — отчеканил Нокс. — А у вас двоих какая-то серая муть.
— Райский остров? — хмыкнула Анна.
— Если рай такой, то…
Мою чрезвычайно остроумную фразу прервал Маррайяш. Он остановился и указал пальцем на стену.
— Ч-чего? — выдал я.
Монах ничего не ответил.
— Надо туда? — недоверчиво спросил я. — Старуха же сказала…
Маррайяш резко повернулся ко мне. Чересчур криповый жест от того, кого я воспринимал только как доброго целителя.
— Ладно-ладно! Я понял!
Нокс выставил руку, не давая мне пройти. Вместо этого он смерил монаха долгим взглядом и прошел вперед. Мы последовали за Пересмешником. Анна скривила пальцы и сконцентрировала энергию, готовая вступить в бой.
Едва я сошел с тропы, как реальность исчезла. Опять. Почему нельзя просто сделать обычный портал? Что за дурацкие переходы?
Мы оказались на берегу моря. Спокойное, чистое небо ласково взирало, подгоняя стаи белых облаков. Нежное солнце одаривало своим теплом и светом, боясь обжечь кожу излишками своей силы. На небольшом холме у берега высился роскошный особняк. Изогнутые крыши с бесконечными орнаментами, перекладинами и статуэтками радовали обилием насыщенных красок. Помимо типично китайских элементов, присутствовала база из индийской архитектуры. Само здание напоминало помесь всего восточного.
— В этом дворце живет Кьянту, один из…
— ОНО ГОВОРИТ! — взвизгнул Нокс ультразвуком.
— Не в первый раз, — хмыкнула Анна.
— Нокс, ты переигрываешь, — прошипел я, потирая поврежденные уши.
— Такова моя натура…
— В этом дворце живет Кьянту, — повторил Маррайяш, переждав нашу перепалку. — Он был одним из тех, кого погубили мои дары.
— Дары? — спросил я. — Можешь рассказать все с самого начала?
Дух перевел на меня отрешенный взгляд, кивнул и начал свой рассказ:
— Нынешний мир не знает и не помнит обо мне. Не знает и не помнит о крае, в коем я явился ему. В далекие земли среди бескрайней воды, где солнце светит не больше и не меньше, чем должно, в местах, где ручьи журчат потоками, что чище помыслов невиннейшего из разумных, однажды явилась жизнь. Люди. Они прибыли на маленьких деревянных судах. Сама природа пряла ткань судьбы, ограждая гостей от бед и невзгод. Они были благодарны земле и небу, морю и рекам, зелени и всему живому, что окружало их род.
Монах прервался.
— Однажды, мать решила покинуть эти земли. Она пролила последнюю каплю слез и исчезла, а из слезы ее родилось персиковое древо. Я. Жизнь людей текла своим чередом. Однако… Шли годы. Благосклонные земля и небо, лишенные воли матери, переменились. Волны бушевали, обрушиваясь на берег. Небо ревело, являя ужасающие бури. Пастбища гибли то от жестокого ливня, то от иссушающего зноя. Люди пали на колени, молясь о прощении грехов, им неизвестных. Но голоса их остались неуслышанными.
И вновь он замолчал.
— Дальше? — поторопил его Нокс.
— Стихия бушевала, кроша все и вся. И то, что росло и цвело. И то, к чему люди приложили свой труд. Но среди всего безумия и хаоса в безмятежности цвело персиковое древо, что на высоком холме на берегу великой воды. Я. Остатки племени, хватаясь друг за друга, явились ко мне и взмолились: «Прости нас, не гневайся». Тогда я еще не понимал, что им нужно. Я не понимал, что штормы и землетрясения вредят. До меня даже ускользало самое значение слова «вред». Со временем все наладилось. Жители вновь зажили в спокойствии. Не просили ничего сверх меры, только спокойствие природы.
— Кто-то попросил еще, — сказала Анна.
— Верно. Первым был юноша. Он написал свое желание на кусочке белого платка и повязал его на мою ветвь. Лишь просил о мужестве, чтобы открыть свои чувства возлюбленной. Я исполнил его желание. Это и стало началом конца. Один за другим они являлись ко мне и просили все больше и больше. Силы мои все иссякали и увядали. То, что оставила мне мать, исчезло. Я не исполнить желания людей. Одурманенные жаждой волшебства и чудес, они распилили меня на много кусков. Каждый забрал по ветви и посадил в своем саду. Но это им не помогло. Они продолжали просить все больше и больше.
Маррайяш увидел что-то в моих глазах и голосом, полным света, изрек:
— Нет нужды печалиться, господин. Я не испытывал ни боли, ни печали. Гораздо больше я горевал о людях, чьи судьбы разрушил своими дарами.
— Эт… Это не твоя вина! — воскликнул я.
— Каждый сам строит свою судьбу. Люди сами в ответе за свои грехи, — процедила Анна.
— Почему ты винишь себя?! — прошипел Нокс. — Черт! Добренькие идиоты всегда вот так…
Маррайяш не ответил. Проплывая над землей, он направился к особняку. Мы последовали за ним. Убранства внутри были не скромнее экстерьера. Все утопало в золоте и дорогих шелках. По полу текли реки из вина и золота. Вдалеке высился огромный трон с сотней шелковых подушек, среди которых утопала бугристая туша с мелкими пухлыми ручками. Человек на троне разжирел до такой степени, что и человека в нем было не узнать.
— Он просил о богатом урожае, — заявил Маррайяш.
— И ты подарил ему особняк?! — вскрикнул Нокс.
— Вовсе нет. То, что вы видите, то, что видим мы, — всего лишь высшая степень желания его души. При жизни он был худ и беден. Одаренный богатым урожаем он не знал бед и печали до конца своей жизни. Каждый день он проводил, поедая пару картофелин, не думая ни о прошлом, ни о настоящем.
— Думаю, на самом деле он желал другого… — прошептал я.
— Возможно. Людской разум всегда был для меня тайником неведомых дум.
— Попробуй исполнить его желание. Теперь тебе нужно пытаться угадать.