Глава 4
Шаман вошел в вигвам Взлетающего Орла с посохом ю-ю в руках, который он задумчиво поглаживал с видом мрачного школьного надзирателя-садиста, и своим присутствием мгновенно создал в жилище свою излюбленную атмосферу безысходной печали. Шаман любил повторять, что боль другим он причиняет только в самых крайних случаях, когда в отправлении обрядов без этого просто не обойтись. Мол, делать нечего, он должен выполнять свою работу. Шаман, очень похожий на тучного старого матерого моржа, плотоядно навис над напряженно сжавшейся и молчаливо ожидающей своей участи устрицей — Взлетающим Орлом.
— Прошу простить за вторжение, — скорбным голосом проговорил шаман вместо приветствия. — Но мне кажется, нам есть о чем поговорить. Одно деликатное дело…
(Взлетающий Орел почему-то сразу обратил внимание на рот шамана — по углам этого рта залегала и подсыхала беловатая пена).
— Гм, — продолжил шаман. — Не знаешь ли ты случайно, куда ушла… она?
Как и подавляющее большинство аксона, шаман не желал называть Птицепес ее заслуженным именем храброго; и так же, как подавляющее большинство, он напрочь забыл, как Птицепес звалась раньше.
— Нет, — ответил Взлетающий Орел. — Я давно ее не видел. У аксона ее нет.
— Совершенно верно. Надеюсь, ты понимаешь, что исчезновение твоей сестры ставит нас всех в довольно затруднительное положение? Vis-?-vis с законом, так сказать.
Все было очень просто. Исчезновение Птицепес означало, что Взлетающий Орел, следующий за ней по старшинству и единственный член ее семьи, должен держать ответ перед племенем. Поскольку собственно нарушительницу закона нельзя было наказать ввиду ее отсутствия, ответственность за ее преступление ложилась на Взлетающего Орла. Наказание было известным: изгнание из племени.
То, что Птицепес сказала ему перед уходом, сводилось к следующему: сегодня я снова встретилась с Сиспи. Я ухожу вместе с ним, навсегда. Сказано это было рано утром, сразу после восхода солнца. И только после того как Птицепес ушла, Взлетающий Орел внезапно сообразил, что лет ему сейчас ровно столько же, сколько было сестре в день, когда она впервые повстречала бродячего торговца. Тридцать четыре года, три месяца и четыре дня. Словно его будущее вдруг соприкоснулось с ее прошлым.
Уход сестры стал полной неожиданностью для Взлетающего Орла, совершенно не посвященного в ее планы, поскольку с тех пор, как он отказался выпить желтый эликсир, пропасть между ними неуклонно росла. Им было нелегко друг с другом. Взлетающему Орлу было невыносимо смотреть на прекратившее меняться лицо сестры: каждая клетка кожи день за днем в точности воспроизводилась, каждый выпавший волос на голове неизменно заменялся точной равноценной копией. Что касается Птицепес, то для нее видеть, как младший брат медленно, но неуклонно становится старше — становится ее ровесником — было равносильно постоянному укору из-за когда-то принятого ею судьбоносного решения. Знакомство с желтым эликсиром стало главнейшим событием ее жизни, но тут Взлетающий Орел отказался следовать за ней.
Их любовные утехи быстро прекратились; отвергая друг друга, и он и она очень тосковали. Теперь, подумал Взлетающий Орел, у нее появился Сиспи. Птицепес стала женщиной бродячего торговца; дикая краса приручена — невеселый финал.
Шаман сердито откашлялся. Взлетающий Орел заставил себя прислушаться и вникнуть в смысл витиеватых словоизлияний старца.
— Здоровье, — продолжал вещать морж значительно, — очень хитрая штука. Ужасно хитрая. И непростая. Весь фокус вот в чем: для полной уверенности всегда нужно оказываться на шаг впереди. Это еще сложнее, чем недоношенный зародыш, если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду. Нужно успеть поймать червя за хвост, прежде чем он повернет и уйдет в глубину, хм-хм.
Аксона были просто одержимы идеями чистоты и здоровья. По этому поводу у них в запасе имелось больше метафор и крылатых выражений, чем у самого законченного ипохондрика.
— При данном положении вещей (лицо шамана превратилось в трагическую маску) остов преступления свидетельствует против тебя, старина.
— Состав, — подал голос Взлетающий Орел.
— Вот именно. Против тебя по всем статьям. Температура поднимается. Можно сказать, что плато лихорадит, если ты улавливаешь мою мысль. Кое-кто даже советуют прибегнуть к небольшому кровопусканию (губы шамана слегка изогнулись, что, очевидно, должно было обозначать неприязнь по отношению к подобной возможности развития событий). Конечно, я был против подобных крайностей. Но их тоже можно понять, имей в виду. Просто я был не согласен. Должно быть, помешало излишне либеральное воспитание.