Он подошел к типу в светло-зеленом пальто, который следил за его приближением взглядом сонного дракона, пока темно-зеленый запихивал в «вольво» Прадона с помощником.
Чувствуя себя разом и активным, и бесполезным участником операции, Альбен пребывал в замешательстве; светло-зеленый направился к передней дверце машины, и он нерешительно двинулся следом. Мотор был включен.
— Вы могли бы меня предупредить, — сказал Альбен, — мне-то что теперь делать?
— Больше ничего, — ответил тот.
И продырявил карман своего пальто, выпустив сквозь материю крошечный заряд из стали в латунной оболочке, цилиндрической формы, с заостренным кончиком, диаметром восемь миллиметров, каковой заряд пронзил горло Альбена в районе седьмого шейного позвонка. Альбен упал, светло-зеленый прыгнул в «вольво», шофер поднял стекло и рванул с места.
У шофера было широкое лицо, квадратные челюсти, острый нос, очки и черные блестящие волосы, которые казались париком, наклеенным на маску. Его звали Марк-Аврелий Пьове, он был владельцем гаража в Санлисе. Время от времени он подрабатывал в качестве водителя у зеленых пальто.
Человек в светло-зеленом, сидевший рядом с шофером, носил имя Бак. Человек в темно-зеленом на заднем сиденье носил имя Раф. Бак и Раф всегда работали в тандеме, но не всегда с одним и тем же шофером.
15
Байрон Кейн взобрался на гору, расположенную примерно в центре островка; с ее вершины можно было охватить взглядом весь остров. Эта возвышенность заросла леском, по всей видимости, хвойным. Байрон Кейн прислонился к дереву и начал изучать очертания острова. Отсюда остров казался почти идеально круглым, и только один высокий белый утес на западном берегу, чья треугольная громада скрывала часть океана, слегка нарушал этот правильный контур. Кейн вскарабкался на дерево, чтобы разглядеть его получше.
С высоты перспектива менялась. Белый утес как бы растворялся в пейзаже, поглощенный окружностью, которая отсюда выглядела более правильной. Кейн уселся на толстый сук.
Линия Гринвичского меридиана делила остров пополам, кроме того, по нему, перпендикулярно этой линии, протекал узенький ручей; он брал начало поблизости от замка, в восточной части острова, и рассекал его с востока на запад. Источник, питавший ручей, сперва заполнял болото с почти стоячей водой и чахлыми деревцами; оно снабжало эту часть острова достаточным количеством влаги, чтобы там в обилии произрастали эвкалипты, кингии и прочие древовидные папоротники.
Весь восточный сектор острова, который, если смотреть от Гринвичского меридиана, представлял собой завтрашний день, напротив, отличался крайне скудным пейзажем: одни только камни, галька, осыпи да скалы. Мало кто из животных отваживался заходить туда, зато другая часть, то есть вчерашний день, прямо-таки кишела сумчатыми и однопроходными представителями австралийской фауны. В первое время Байрон Кейн был очарован странностью океанической живности, но так и не смог привыкнуть к ней по-настоящему, и вид этих нелепых зверюшек частенько вызывал в нем ностальгию по коровам и собакам, лошадям и курам. Одни лишь птицы — с причудливыми повадками, но более или менее известные — внушали некоторую симпатию, да еще, пожалуй, кенгуру, чьи удлиненные мордочки и длинные уши слегка напоминали ему ослиные.
«Вот он, этот остров, — подумал Байрон Кейн, — и я нахожусь здесь». Данный факт казался ему крайне абсурдным; любое другое место на земле было бы для него куда более нормальным. Он попробовал представить себя в другом месте — в Париже, например, но и жизнь в Париже, если вдуматься, казалась ему такой же абсурдной, как в этом уголке Тихого океана. Его давно уже преследовало такое ощущение. Он родился в Балтиморе, на берегу Патапско, и берега Патапско всегда казались ему самым что ни на есть абсурдным местом в мире. Он произнес вслух:
— И все-таки я здесь.
Его одолел смех, и этот смех вызвал что-то вроде головокружения, так что ему пришлось вцепиться в сук и крепко обхватить ствол дерева. Потом им овладело отчаяние, на глазах выступили слезы. «Я болен, — подумал он и сделал над собой усилие, чтобы хоть как-то осмыслить окружающий мир. — Ну вот все и прошло, все обязательно пройдет».
Солнце спускалось к горизонту. Вся западная часть острова, обычно в дневное время белая, сейчас окрашивалась в светлые тона: охряные, бежевые, коричневые, а также розовые.