— Ладно, — сказал он, — я вам верю.
— Мы вам верим, — подтвердил Бак.
Они уселись в креслах поудобнее, обменялись улыбками, выпили вместе — в общем, расслабились. Потом поболтали еще немного, но уже на посторонние темы, вслед за чем Раф подал условный знак, и Марк-Аврелий Пьове, стоявший за спиной Прадона, шарахнул его по голове свинцовой трубой, завернутой в скатерку. Прадон рухнул наземь, Раф и Бак встали.
— Поехали, — сказал Раф, — сдается мне, дельце стоящее.
Бак и Марк-Аврелий Пьове слегка прибрали, Раф вышел, чтобы запереть ставни, потом они сели в «вольво» и покинули запертую виллу, вокруг которой немедленно воцарилась прежняя тишина, нарушаемая лишь удалявшимся мелодичным гулом шведского мотора.
Перед выездом на автостраду они остановились в какой-то деревушке возле заведения «Бар-Табак-Бакалея-Пресса». Раф вошел внутрь и сказал, что ему нужно позвонить в Париж. Поскольку кабины тут не было, ему пришлось говорить у стойки, заткнув свободным пальцем свободное ухо, так как у стойки устойчиво обосновалось множество аборигенов, красноносых, хмельных и громогласных. Он набрал номер отеля «Лютеция» и попросил соединить его с Расселом.
— Это Раф, — сообщил он. — Не хочу соваться в ваши дела, но, может, вам интересно будет узнать, где находится секретарь Хааса.
— Ну так и быть, говорите, — бросил Рассел.
— Он в доме у департаментского шоссе 47, в трех километрах от выезда из Гуссанвиля в направлении Ла-Талмуза, по левой стороне.
— Понял, — сказал Рассел. — Это дом Ивонны?
— Да, — ответил Раф. — Это дом Ивонны. Я и не знал, что вы с ней знакомы.
— В каком виде вы его оставили?
— Мы там ничего не трогали, — успокоил его Раф.
— Я говорю о Прадоне.
— О, ничего серьезного, — сказал Раф, — слегка оглушен, но идти сможет.
— Спасибо, — сказал Рассел, — я этим займусь. Но скажите мне, разве вы тоже в этом деле? Я и понятия не имел...
— Да как вам сказать, — ответил Раф, — на первый взгляд дельце-то неинтересное. Но мы решили слегка разведать ситуацию. А вы сами... Вас-то оно устраивает?
— Да ничего, — сказал Рассел, — платят неплохо.
— Ну что ж, я рад за вас, — сказал Раф. — У меня пока все. Может, скоро и свидимся — надеюсь, по одну сторону баррикады, а не так, как два года назад.
— Это уж как карты лягут, — вздохнул Рассел, — но тогда, два года назад, вы держались неплохо.
— Ну, куда нам до вас! — возразил Раф, и они еще несколько минут обменивались самыми сердечными пожеланиями, на какие способны киллеры перед тем, как распрощаться.
Рассел положил трубку, тут же поднял ее снова и набрал номер Хааса.
— Я это предвидел, — сказал Хаас, — выводы делайте сами. Чек вам будет выслан немедленно.
Рассел положил трубку и стал ждать чек. Чек прибыл, и Рассел набрал еще один номер.
— Ивонна, — сказал он, — это Макс. В Гуссанвиле находится человек, которым нужно заняться. Фред там, с тобой?
— Он здесь, — ответила Ивонна. — Сейчас я его спрошу.
Наступила пауза, потом Ивонна снова взяла трубку.
— Ну, он как раз свободен и сейчас же поедет туда, — сказала она.
— Прекрасно, — ответил Рассел. — Завтра я вышлю ему деньги.
18
Прошло несколько недель, а Поль все еще находился в Париже, у себя в гостинице, в постели, совершенно один. Шторы в номере были задернуты и приглушали полуденный свет, и без того скудный.
Погода не изменилась, солнце по-прежнему оставалось мертвой звездой. Его бледные, истощенные лучи из последних сил старались просочиться сквозь плотную пелену, которую даже трудно было считать скоплением облаков, — скорее это выглядело как воздух, сгущенный до последней, необратимой степени тяжести. С каждым днем все труднее верилось, что поверх этого непроницаемого слоя атмосферы существует необъятное пространство небосвода, и желание отгородиться от этой мрачной завесы хотя бы шторами было вполне естественным.
Поль не спал. Его занимали самые различные мысли, которые он пытался выстроить в некую стройную иерархию, по степени важности. Но тщетно: все они казались ему одинаковыми, если не идентичными,
все обладали постоянным весом и объемом, и никакая встряска уже не могла сдвинуть их с места и привести в столкновение. Эти мысли — честно говоря, вполне банальные — вяло плавали в его мозгу, как оглушенные, а может, и дохлые рыбины. Неподвижно лежа в постели, Поль старался реанимировать их, устремив взор на жалкий лучик света, который с трудом протиснулся в щель между неплотно сомкнутыми шторами и теперь бессильно улегся тусклым отблеском на выпуклом боку кожаной сумки, стоявшей под окном.