Решив еще разок обследовать ее содержимое, он, как всегда, вынул сперва документы, а потом кубик, который неизменно ставил на одну и ту же грань, отличавшуюся от других по цвету, то есть более светлую, чем остальные.
И снова он начал изучать этот предмет, не питая особой надежды на успех. До сих пор он его разглядывал, причем иногда и в лупу, трогал, нюхал, щупал, даже лизал; теперь ему пришла в голову новая идея: а что если приложить к кубику ухо? В картонках, набитых самым разнообразным барахлом, наверняка должен был лежать и стетоскоп; Абель порылся в них и, конечно, нашел искомое.
Наконечники, вставленные в уши, неприятно давили на хрящи. Он прижал кружок стетоскопа к одной из граней кубика, и ему на миг вспомнилось ледяное прикосновение каучуковой мембраны в стальной оправе к его груди в детстве, во время врачебных осмотров в школьном медпункте, с облупившейся побелкой на высоких холодных стенах, а впрочем, бог с ними. Он поочередно прослушал все пять доступных граней, но безрезультатно. Перевернув кубик, он приложил стетоскоп к шестой, только что служившей основанием, и вздрогнул, почувствовав вибрацию.
Да, вибрация была вполне отчетливой. Абель струхнул и торопливо вернул кубик в прежнее положение. Вибрация прекратилась. Он вытер взмокший лоб и повторил опыт, действуя быстро, но очень осторожно: и снова кубик завибрировал, а потом, будучи перевернутым, перестал. Значит, это аппарат, и аппарат действующий; это было важное открытие. Абель перевел дух и решил сделать паузу. Он сходил в кухню, разогрел холодный кофе, посмотрел невидящим взглядом в окно, сходил в туалет, облегчился, вернулся.
Через тридцать минут экспериментирования Абель установил, что: 1) кубик вибрирует только тогда, когда не стоит на светлой грани, 2) стетоскоп абсолютно бесполезен, потому что вибрация лучше ощущается ухом, приложенным к поверхности, 3) вибрация явно возрастает по прошествии некоторого времени и становится различимой даже на расстоянии метра, а может, и больше, но тут Абель запаниковал и прекратил опыты.
Все это было совершенно непонятно и позволяло выдвигать какие угодно гипотезы. Но теперь Абель не столько стремился понять суть явления, сколько боролся со страхом. Это вибрирующее крещендо сильно беспокоило его: кто знает, где оно остановится, это крещендо.
Он быстро принял решение. Завернул все в бумагу, надел пальто и вышел с пакетом под мышкой. Пора было избавиться от этих вещей. Что же касается способов избавления, то он перебирал их, спускаясь по лестнице: бюро находок, Сена, любой подъезд, телефонная кабина, помойка... Нет, все это как-то несерьезно. Следовало обдумать акцию более основательно. Он вошел в бар на первом этаже своего дома, сел у стойки и спросил «51-й».
Бармен принес бутылку аниса и тоненькой струйкой налил его в бокал, где заклубилась переливчатая опаловая жидкость.
— Разбавьте, — попросил Абель, — мне что-то пить хочется.
Бармен долил бокал водой до краев, и напиток посветлел, утратив свою густоту и загадочность. Абель одним глотком выпил полбокала и посидел в оцепенении, тупо глядя на матовое с разводами олово стойки, куда он бросил несколько монет перед тем, как выйти.
Карье следил из глубины зала, как он выходит, затем тоже покинул бар и пошел следом за Абелем, держась в сотне метров от него. Небо понемногу очищалось, краешек солнца уже осветил противоположный тротуар. Абель пересек улицу, чтобы попасть на солнечную сторону, Карье сделал то же самое, не спуская глаз с пакета.
Абель то и дело перекладывал его слева направо и наоборот, обремененный своей ношей, точно протезом. Он шел наугад, радуясь скорой перспективе избавления, хотя так и не придумал, как решить этот вопрос практически. Просто шагал куда глаза глядят, в надежде, что решение это придет само собой.
Так он шел и шел, теперь уже по улице Лафайета, в восточном направлении, по-прежнему таща сверток под мышкой и преследуемый Карье. Метров за двести перед авеню Сталинград он свернул вправо, на улицу Луи Блана, и вышел к набережной канала Сен-Мартен, вдоль которой стояли скамьи. Он сел на одну из них, положил сверток рядом и стал отдыхать. Карье у него за спиной притормозил, поколебался с минуту, потом направился к той же скамейке и сел возле Абеля.
Их разделяла только картонка. Карье вынул из кармана газету, развернул ее и сделал вид, будто читает, хотя было слишком холодно, чтобы читать на скамейке. Абель бросил через плечо взгляд на газетные заголовки, Карье воспользовался этим, чтобы пожаловаться на холод. Абель с ним согласился. Карье немного помолчал, затем, не отрывая глаз от газеты, заметил, что, несмотря на солнце, вполне может пойти снег. Абель поразмыслил немного, глядя на воду канала, и ответил, что для снега, пожалуй, холодновато, но такая возможность не исключена. Карье сравнил нынешнюю погоду с прошлогодней. Абель напомнил о мягкой прошедшей осени. Карье не ответил; он следил за своим соседом пристально, как рыбак за поплавком, и ему показалось, что поплавок слегка нырнул, иными словами, Абель заговорил снова, на сей раз об одном из газетных заголовков; он высказывал по этому поводу свое мнение. Карье охотно поддержал его в этом начинании. Они синхронно повернулись лицом друг к другу. Взглянули друг на друга. Познакомились.