Джозеф развернул зеленоватый брезент, слегка встряхнул его, очищая от пыли, и подтащил к одному из редких незамусоренных мест зала, возле радиопередатчика. Там они и уложили Поля, чье тело, распростертое под хромированной массой аппарата, среди раскиданных вентиляторов, выглядело теперь жертвой некоего современного холокоста, принесенной идолу беспроволочной телеграфии.
— Придется его кем-то заменить, — сказал Джозеф.
— У Карье никого подходящего нет, я с ним говорил вчера.
Кейн молчал; сидя бочком на табурете, он лицезрел свои ноги, если можно так выразиться. Джозеф взглянул на него и вытащил из шкафа банку консервированных потрохов.
— Одиннадцать часов. Пойду приготовлю поесть.
Тристано встретил это заявление удивленным взглядом, Кейн — внезапной бледностью. Он пошатнулся, словно теряя равновесие, едва не упал с табурета и неверной походкой направился к двери. Джозеф проводил его до лестницы.
— Вам надо отдохнуть, — заботливо сказал он, — вы взволнованы, это вполне естественно. А лучше идите поработайте — это поможет вам отвлечься.
И он проследил за его спуском.
— Тебе и вправду хочется есть?
— Нет еще, — ответил Джозеф, возвращая банку на место, — просто я сегодня достаточно нагляделся на нашего гения, а еда держит его на расстоянии. Но что же это все-таки за тип?
— Не знаю, прямо ума не приложу. Главное, у него не было никаких причин убивать именно Блеза. Другое дело, если бы он взялся за Кейна или за меня.
— Или за меня, — обиженно напомнил Джозеф.
— Да, конечно.
Прошло какое-то время, вернее, несколько часов. Наконец снаружи раздался шум.
— Вот они, — сказал Джозеф.
— Ну пошли, — откликнулся Тристано. — Никуда не денешься.
Вера стояла у подножия лестницы улыбаясь, в полном неведении; Арбогаст и Селмер держались чуть позади. Джозеф и Тристано один за другим тяжело сошли вниз по ступеням, которые жалобно скрипели и стонали под их ногами; им было сильно не по себе. Они чувствовали себя слишком старыми, слишком некрасивыми, слишком грязными, а этот внезапный траур совсем затуманил им мозги. Они неуклюже представились.
— Вы никого не встретили на обратном пути? — спросил Тристано.
— Никого, — ответил Арбогаст. — А в чем дело?
— Да тут появился один тип, пока вас не было. Потом он сбежал, мы не смогли его догнать.
— Ну и?..
— Ну и ничего, — сказал Тристано. — Ничего... ничего...
— Где Поль? — спросила Вера.
— Какой Поль? — удивился Джозеф.
— Блез, — перевел Тристано.
— Ах вот что, — промямлил Джозеф, отворачиваясь.
— Тут у нас беда случилась, — сказал Тристано.
Наступила пауза.
— Ясно, — сказала наконец Вера, — я поняла. Покажите мне его.
Она произнесла это ледяным тоном. Тристано посторонился и указал на лестницу.
— Нет уж, идите вы первый, — сказала она, — а то вдруг там, наверху, еще один тип, который решит выстрелить в меня.
Все смолкли. Арбогаст повернулся к Селмеру.
— Ну что ж, — сказал он, — может, пойдем, нам уже пора.
Джозеф и Тристано глянули им вслед с упреком и завистью, потом поднялись по лестнице впереди Веры. Наверху, как раз перед тем, как она догнала их, они успели обменяться последним тоскливым взглядом. Они опасались бурного взрыва скорби, истерик, воплей и рыданий, приступов дурноты и обмороков, обвинений и упреков в случившемся несчастье, первыми вестниками которого им поневоле пришлось выступить. Заранее угнетенные предстоящей сценой, хотя внутренне слегка возбужденные ее неизбежностью, они состроили печальные лица в ожидании, когда на них обрушится этот душераздирающий шквал эмоций.
Вера пересекла зал, склонилась над Полем, села и несколько минут молча смотрела на него, вот и все.
Она всплакнула, но совсем немного, гораздо меньше, чем они ожидали. Мужчины стояли сзади, боясь двигаться и говорить; они чувствовали облегчение, смешанное с легким разочарованием.
Лестница снова заскрипела, и в проеме показалась голова Кейна. Вера не обернулась. Изобретатель бросил взгляд на немую сцену и влился в этот скорбный ансамбль. Он не посмел напомнить о паззле. Ясно, что момент был неподходящий.
26
Абель наводил порядок в закромах памяти. Он говорил. Повествовал о своей жизни, разделяя биографию на эпизоды и располагая их либо по степени важности, либо, если это было нужно, в хронологической последовательности. Карье слушал его. С их первой встречи на набережной Вальми прошло две недели — вполне достаточно, чтобы они прониклись взаимной симпатией, ближе познакомились и договорились чаще встречаться, а также для того, чтобы один из них получил все необходимые сведения о другом.