Или нет: гусеница, не выдержав испытания временем и критическими температурами, со звоном лопнула, разлетевшись кусочками во все стороны, и машина встала, пройдя несколько метров юзом. Я отключил передачу, и передвинул рукоять управления оборотами вниз. Вот только двигатель остался молотить на запредельных оборотах — тахометр ушёл бы на второй круг, если бы не упёрся в ограничитель — и, кажется, набирает ещё:
— Кира…
— Я регулятор заклинила!
— Сейчас же движок разнесёт!
— Если раньше не замёрзнет!
Тоже верно. То-то она уже стаскивает всё, что может послужить защитой от холода к моторному отсеку: матрас, который мы почему-то не выкинули, пару спальников — где они только были раньше — и какую-то шкуру. А нет, это шуба такая.
— Все сюда, — потащил я к устроенной из матраса лёжке Тайрос и Брама, — Марта, тащи папашу.
Устраивались на матрасе и укрывались шубой — нелегко укрыть одной шубой восемь тел, но тут уж пришлось выкручиваться — мы уже при стенах покрывшихся наледью, только рядом с орущим басом мотором, сжигающим последний ресурс, ещё было тепло — так, инея чуть-чуть, и, прижавшись поплотнее друг к другу, начали дрожать. Холод пока ещё не ощущался, просто стоит приготовиться, разогревая воздух под шубой.
Наших теплолюбивых меньших братьев мы пустили ближе к мотору, а я, Кира и Ошка, лежали со стороны, где был только холод. Я уже чувствовал, как смерзается шкура-шуба. А там уже и моя начала подмерзать.
Воздух, проникающий внутрь укрытия, был просто-таки ледяным и ужасно колючим. Казалось, что ещё пара градусов, он загустеет, посыплется на пол сконденсировавшимися капельками, но тут стало теплее. Почти что горячо, и очень громко — дизель взорвался. Судя по всему, разворотило один из блоков цилиндров. Хорошо, что они смотрят в стороны. Пришедший горячий воздух растопил лёд на шкуре, и та внезапно потяжелела, придавив нас, а потом вновь замёрзла.
— Тайрос, не спи — замёрзнешь!
— Не могу, — ответила она, из последних сил, удерживая глаза раскрытыми.
— Эй, я думал вы теплокровные! Не спи, говорю! — пришлось отвесить ей пощёчину. — Уснёшь и больше не проснёшься! Хочешь песенку спою?
— Ну, давай.
— Мы с татанкою йиффались во стоградусный мороз, крылья инеем покрылись, хвост торчал как Дед Мороз!
— Пошляк! — теперь я получил пощёчину.
Ну, хоть в сон её больше не тянет. Да и теплее становиться, кажется.
Выждав, пока снаружи не закапает, оттаивая, наледь, мы выбрались из-под ледяной корки, в которую превратилась шуба, и оглядели творящийся вокруг бедлам. М-да, эта машина точно больше никуда не поедет: правый верхний блок отсутствует напрочь, в левом верхнем дыры от улетевших в космос поршней, с нижними блоками, подозреваю, ситуация состоит не лучше; радиатор разорвало льдом; в корпусе дыры от осколков двигателя, пробивших ставшим хрупким на морозе металл; да и гусениц запасных у нас нет, а свои валяются разбросанные по огромной площади. В довершении ко всему, часть инструментов пострадала.
— А вот моя пила цела, — я всё больше поражаюсь этой штуке.
Не только цела, она ещё и завелась с пол-оборота! Ну, хоть погреюсь от неё.
— Обнимашки! — ну да, не я один хочу греться.
Хотя обнимать заведённую пилу…
— Пора идти, — подал голос барон.
— Куда идти?! — ему последние мозги отморозило? — День спим, ночь идём! Я не хочу в курицу-гриль превратиться! Один спальник наш, — мы в него залезем, я думаю, — во второй трамбуйтесь, как хотите. А выйдем мы на закате!
Интерлюдия
Станция «Новый приют археолога».
— А я вам говорю, арги лишились своих клыков! — вещал серый гуманоид, вокруг которого собралась толпа скучающих искателей. — Стиратель исчез, большая часть флота заперта в далёкой системе, а то, что есть — нам не противник. Пора отомстить мохнатым тварям, — на этой фразе от ибросов и других, покрытых шерстью, раздалось недовольное ворчание, но бить выступающего пока никто не спешил, поскольку всем было интересно, до чего Срыч доболтается в этот раз, — за прошлые обиды.
— А ты хорошо сохранился, — раздался полный ехидства голос из толпы, — не скажешь, что тебе десять тысяч циклов.
— Что ты несёшь? — возмутился серый.
— Когда тебя арги успели обидеть? Бесишься с того, что тебе от них заказы не поступали?
— Это здесь ни при чём! — выкрикнул он, и толпа стала постепенно расходиться. — Испугались да?
— А ты не боишься?
— Я никого не боюсь! Тем более каких-то жалких мохнатиков!
— Ты так говоришь, потому что они тебя услышать не могут, — всё тот же голос из толпы продолжал подначивать говоруна.