- Шш...- вдруг зашипела она, махнув на меня ложкой,- молчи! Ах, какой... да ведь если я пожалуюсь на тебя...
- Не надо жаловаться, лучше давайте убежим на Волгу! - предложил я ей.
- Что-о? Куда?
- За Волгу, в леса. Теперь-весна скоро,- прокормимся!
Она присела на лавку, спросив:
- Зачем?
- А что вам с ними жить?
И я объяснил, как умел, что готов служить ей до старости и до смерти и что со мною ей будет великолепно,- уж я позабочусь об этом!
Она засмеялась, хотя и негромко, но совершенно неуместно; засмеялась и сквозь смех сказала мне:
- Ой, господи, какой ты смешной, и как ты это... всё видишь! Что выдумал, господи... За Волгу - ох!
Вздрагивая от смеха, она ушла, а я пошел в сарай колоть дрова. Через полчаса ко мне явился хозяин и сказал мне:
- Вот что, брат: если эти твои глупости и всякая болтовня дойдут до жены,- я тебе не защита, понял?.. Ты с ума сходишь, что ли?
Оставшись один, я подумал:
"Как она доверчива - все рассказывает чужим людям!"
Наступила Пасха. Синий воздух налит весенним - гулом меди, треском пролеток по сухому камню мостовой, хмельным шумом весеннего праздника.
Отворяя дверь визитерам, я с великим трепетом ждал, когда явится она, и я скажу ей:
"Христос воскресе!"
"Воистину",- ответит она и трижды поцелует меня розовыми губами. Может быть, после этого я умру тут же, на месте, но - только бы поцеловала!
Никогда еще праздничные подачки пьяных гостей не оскорбляли меня так больно, как этот раз. Отказываться от них нельзя было. Потные двугривенные жгли мне ладонь и казались тяжелыми, как фунтовые гири.
Я был настроен, как верующий перед причастьем, я чувствовал себя способным и готовым на какой-то великий подвиг, да ведь оно-так и есть: первый поцелуй женщины - величайшее событие жизни.
Вот, наконец, приехала она. Она в синем шелковом платье, в черной тальме со множеством стекляруса, вся в каком-то тихом шелесте и блеске.
Задыхаясь, я сказал:
- Христос воскресе!
- Воистину.- ответила она и, не останавливаясь, сунула в руку мне монету величиной с крупную слезу.
Это был гривенник, старенький, стертый и с дырочкой под орлом.
Прижавшись к стене, я ошалело смотрел, как женщина, синяя и черная, подымается вверх со ступеньки на ступеньку. Я сразу разлюбил ее,- этот гривенник, как холодная секира, отсек любовь от моего сердца.
Вечером я швырнул монету, цену любви моей, в овраг, в мутную лужу снеговой воды.
...После этого я еще много любил и много получил гривенников,стареньких и новых.