— Тогда по мне лучше пусть грязные стулья, — неожиданно для себя сказал Глеб.
— Правильно, — воскликнул Ося. — Панки грязи не боятся.
— Но панки, отец, и не голосуют, — заметил Арсен.
— А правда, что на выборах панки будут поддержать Зюганова? — спросил Андрей. — Я даже типа лозунг читал — «Папа Зю, гаси козлов!»
— Я думаю, его в штабе Ельцина придумали, — сказал Ося.
Глеб внезапно понял, что на его глазах та Россия, которую любила Снежана, Россия анархии и безграничной свободы, перестает существовать. Что выборы, кто бы ни победил, будут каким-то рубежом, разделяющим десятилетие. Почему-то ему стало жалко Снежану.
Он вышел в коридор, где Шварцер, собиравшийся с Муфасой на какой-то концерт, прощался с именинницей. Сквозь приоткрытую дверь кабинета Шаневича Глеб увидел Нюру Степановну, снова сидевшую за своим столом.
Вскоре в большой комнате остались только Бен, Катя, Ося и Андрей. Катя лениво дотанцовывала под «Death Is Not the End», а Андрей убирал со стола грязные тарелки. Собрав рюмки, Глеб вернулся на кухню. Арсен как раз досказывал анекдот, знакомый Глебу с незапамятных времен:
— И вот он пробует ковшом водку и говорит: «За это нас и не любят!»
— Ну да, — без улыбки сказал Шаневич. — Он должен был прибавить: «но поэтому мы и выжили».
Глеб вернулся в комнату и присоединился к Андрею. Ося курил в коридоре, Бен и Катя куда-то исчезли, Снежаны тоже не было.
— Хорошая вечеринка, — сказал Глеб, хотя сам не был в этом уверен.
— Обычная, — кивнул Андрей, — у нас такие каждый месяц бывают.
В несколько заходов они перетаскали посуду на кухню, где Шаневич с Арсеном обсуждали общих иерусалимских знакомых. По пути в комнату Глеб услышал из ванной сдавленный звук. Открыв дверь, он увидел Нюру: та блевала над раковиной.
— Плохо? — спросил Глеб.
Она кивнула.
— Сейчас лучше будет, ты еще попробуй, — напутствовал Глеб, но тут появился Андрей и взял дело в свои руки.
— Открой рот пошире, — командовал он, — сейчас я тебе помогу.
«Сразу видно — опытный человек», — с уважением подумал Глеб.
Минут через десять они вывели ослабевшую Нюру в коридор.
— Как она домой-то поедет? — спросил Глеб.
— Может, здесь ее оставить? — предложил Андрей.
Они вышли в прихожую и с удивлением наткнулись на двух милиционеров в форме, застывших у самой двери.
— Кто хозяин? — спросил один.
— Илья, — крикнул Андрей, — к тебе пришли.
Милиционеры неприязненно осматривали прихожую, заглянули в кабинет Шаневича и в большую комнату. Дверь офиса была закрыта, к тому же ее загородили Андрей, Глеб и Нюра.
— Все, уже закончили, — добродушно сказал Шаневич, — простите, не заметили, что уже одиннадцать, но вы видите, гости разошлись, так что, может, вы присядете…
— Присядем потом, — сумрачно ответил один милиционер, — а вас мы попросим на минутку выйти с нами.
На секунду у Глеба мелькнула безумная мысль, что Шаневича арестовывают и, оставив Андрея поддерживать Нюру, он выскочил за Ильей на лестницу.
На площадке между этажами, в луже крови, лежала Снежана. На стене, прямо над неподвижным телом, кто-то неумело и поспешно нарисовал кровью несколько черточек.
Это был Танин иероглиф.
Глава тринадцатая
Все высыпали из квартиры и столпились на лестнице. Юбка Снежаны задралась выше резинки чулка. Глеб вспомнил, как Снежана говорила в такси, что никогда не носит трусов, и захотел поправить юбку, но понял, что менты не подпустят его к трупу. Нож — рукоятка замотана изолентой, — валялся в луже крови.
Внутри все будто онемело. Глеб оперся на перила и посмотрел вниз, в лестничный проем. Отчетливо, до головокружения, он почувствовал, что Снежана умерла — и почему-то снова подумал о Тане. Они не переписывались, даже ее е-мэйл он давно забыл, так что, может, она тоже мертва — никого из общих знакомых он не видел, и вполне мог об этом и не узнать. Внизу один из ментов спрашивал женщину из нижней квартиры, зачем она перевернула труп. Сухонькая, седая старуха громко, на весь подъезд, отвечала милиционеру:
— Молодой человек! Если бы каждый раз, когда я видела раненого, я бы ждала появления милиции, вас бы тут вовсе не было!