Кто-то тронул его за рукав: он обернулся. Перед ним стояла Настя.
— Ты тоже сюда ходишь?! — она с трудом перекрикивала музыку
— Нет, — ответил Глеб, — я по делу.
Она сказала что-то еще, но Глеб не расслышал.
— Что? — переспросил он.
— Купи мне воды! — крикнула она.
Глеб попросил маленькую бутылку "Святого источника" (ну и цены у них здесь). Настя выпила бутылку залпом и направилась в сторону танцпола. Музыка неожиданно смолкла (раздались негодующие крики), и объявили, что сейчас в честь закрытия сезона пройдет фэшн-шоу. Фамилию модельера Глеб не расслышал — в любом случае, она ничего бы ему не сказала.
Недовольная Настя вернулась к стойке.
— А какое у тебя дело? — спросила она. Она пританцовывала, дергая плечами и постукивая грубым ботинком по полу — не иначе, в такт внутренней музыке.
— Я ищу Олега, — сказал Глеб.
Настя огляделась:
— Его сейчас нет, хотя я его недавно видела. А ты давно знал Снежану?
— Нет, — сказал Глеб, — пару недель.
— Классная была, — ответила Настя. — Мы с ней как-то на рейв ходили. Закинулись «экстази» и всю ночь колбасились. У тебя нет таблов, кстати?
— Нет, — ответил Глеб, не очень понимая, про что его спрашивают.
— Сам-то пробовал? Очень круто. Понимаешь, такая вещь… рейв людей объединяет. Наши сознания образуют такую единую сеть, и мы все, как одно существо… во всяком случае, пока диджей винилы крутит.
Слово «сеть» теперь вызывало у Глеба только одну ассоциацию, и на всякий случай он кивнул.
— Это лучшее, что есть в жизни, въезжаешь? — продолжала Настя. — Космические энергии — прямо через тебя. Вот Луганский говорил, что рэйв… это… отменил разделение на того, кто создает искусство и того, кто его потребляет. Мы теперь едины — диджеи, клубные люди, просто случайно зашедшие — как ты.
— А Луганский, — спросил Глеб, — он тоже тут бывает?
— О, — Настя все пританцовывала, — о, Луганский всюду бывает. Он… это… everyman…нет, everywhereman.
Вряд ли можно так сказать по-английски, решил Глеб, но только кивнул.
— А что вы делали тогда, на Снежанином дне рождения? — продолжил он, радуясь, что Настя в таком приподнятом состоянии, что явно не сможет соврать, — вы все время вместе были?
— Ну, — Настя наморщила носик, — ну, это такой вопрос… я, наверное, в ванну выходила… или в туалет.
— А вы не видели, чтобы кто-нибудь выходил из квартиры?
— Да все выходили. Как менты пришли — так все и ломанулись на лестницу.
— Я имею в виду — до того, как менты пришли, — терпеливо разъяснил Глеб.
— До того… — Настя задумалась, — до того мы даже из комнаты не выходили. Ну, из компьютерной.
— А может… — начал Глеб, но тут Настя показала пальчиком на человека, подошедшего к барной стойке:
— Вот Олег, который тебе нужен!
И тут же заиграла музыка. На этот раз — в самом деле музыка, даже слова были. Молодежь на танцполе радостно зашумела — но это всего-навсего начался фэшн-показ.
Глеб с Олегом пожали друг другу руки, и Глеб вынул из кармана листок с иероглифом.
— Не скажешь, что это такое? — спросил он.
— Иероглиф "синобу", — объяснил Олег. — Зачем тебе?
— Ну, так… — Глеб замялся. — Интересно.
— Он значит "терпение", — сказал Олег. — Как видишь, он состоит из двух частей — «китана» и «кокоро», то есть «меч» и «сердце».
— А мы можем понимать «меч» как просто некое лезвие? — спросил Глеб, холодея.
— При некотором желании, — сказал Олег. — А «кокоро» означает не столько «сердце», сколько «суть». Собственно, есть эзотерическое объяснение: "терпение — это сердце меча, ждущего в ножнах". Мне кажется, тут «терпение» имеет оттенок «готовности», но не поручусь.
— Красиво, — сказал Глеб.
— Тут как в магии, — продолжал Олег. — Каждая черточка имеет значение. Вот если сделать так, — и он ногтем зачеркнул часть иероглифа, — то мы получим здесь составную часть «неизбежность». Когда терпение истощилось, меч неизбежно вырывается из ножен.
— А ты специалист по Японии? — спросил Глеб.
— Я много по чему специалист, — усмехнулся Олег. — Японией немного занимался, когда интересовался японской эзотерикой, времен Второй мировой. Был один человек, объяснил.
Глеб кивнул.
— Правда, я сейчас ко всем этим делам довольно сдержанно отношусь, — продолжал Олег. — Опасное дело, если без опыта. Навалять можно, и будет такой расколбас, что мало не покажется.
— Да я ничего такого не собираюсь, я просто узнать… у меня подруга погибла, ну, я и пытаюсь понять — отчего.
— Понять — гиблое дело, — сказал Олег. — Понять ничего нельзя. Но за этим тебе, конечно, надо к Юлику Горскому… если денег на билет хватит, ясное дело.
— У меня его мыло есть, — сказал Глеб.
— Мыло — это неплохо, — кивнул Олег. — Но я все-таки не уверен, что сработает. Даже если там волоски остались — этого еще недостаточно.
— Я имею в виду — электронная почта, — пояснил Глеб. До него дошло, что за музыка играет сейчас в клубе. Измененная до неузнаваемости песня Битлз. Певец голосом, в котором не осталось ничего человеческого, повторял: "I Me Mine I Me Mine I Me Mine".
— Люблю "Лайбахов", — сказал Олег, заметив, что Глеб прислушивается. — Хотя они немного аутфэшн уже, но все равно люблю. Тоталитаризм как он есть. Настоящая нацистская музыка. Правильно Вероничка их зарядила.
— А кто такой этот Горский? — спросил Глеб и подумал: в последнее время все почему-то употребляют слова «арийский» и «нацистский» как похвалу.
— Юлик? — удивился Олег, — такой человек. Гуру по жизни.
Глеб кивнул.
Глава шестнадцатая
Всю неделю после смерти Снежаны Глеб был непривычно бодр. Ему было немного стыдно, но потребность разгадать загадку ее смерти словно выдернула его из апатии последних лет. Возможно, потому что Снежана чем-то напоминала ему Таню — и смерть Снежаны словно помогла ему забыть уехавшую жену. Точнее — освободила воспоминания о ней от привкуса горечи и тоски. Или, может, просто мозг снова заработал в полную силу. Глеб непрерывно анализировал и прикидывал: кто? зачем? как?
Ответ на второй вопрос был очевиден: причина — Маша Русина, та — или, точнее, тот, — кто был Машей Русиной. Именно он, чтобы скрыть свое настоящее лицо, убил Снежану. Похоже, кто-то из постоянных гостей Хрустального: человек, по уши увязший в интригах русского Интернета. Была, впрочем, еще одна версия: Снежана сама была Машей Русиной, а убил ее Шварцер — вычислил и отомстил.
Схема, по-своему убедительная, рушилась там же, где все остальные: трудно себе представить, как Шварцер рассекает горло Снежане и рисует кровью на стене иероглиф, обозначающий "терпение", — если, конечно, это тот самый иероглиф. Мог ли убийца зачеркнуть знак, показывая, что терпение истощилось, и нож неминуемо поразит Снежану?
Шутка в Осином стиле, но невозможно вообразить его убийцей — как, впрочем, и любого из гостей Шаневича. Убийство, подумал Глеб, тем страшнее самоубийства, что выбивает минимум двух людей: убитого и убийцу. Самоубийство же уносит только одного.
Помимо главного вопроса "кто?" имелось еще несколько, и без ответов расследование пробуксовывало. Например, зачем Снежана вышла из квартиры? Люди иногда выходят на лестницу покурить, но в Хрустальном все курили прямо в помещении — за исключением офиса. И еще: зачем убийца нарисовал иероглиф на стене? Как этот иероглиф связан с убийством? И откуда убийце известно его значение?