Левка Бык не уставал кипятиться на Цукера.
— Цукер, ты видно-таки поехал с мозгов, хотя дрожь слетела с твоих пальцев. Но когда ты научишься думать своими дурными мозгами? Или твой перец на полшестого не дает этого делать? Я же пригласил тебя в долю, а что ты вытворяешь? Почему ты имеешь компаньона дурнее себя, Цукер? Я думал, ты порядочный вор. А ты хуже фраера. Зачем вместо денег ты мне подсовываешь эти доллары, что я с ними буду делать? Эти доллары еле-еле продаются по руль восемьдесят у Красной. Иди знай, пока я начну их торговать, они упадут еще ниже. С тобой — сплошные пролеты. Цукер. Юрке с Васькой хер бы рискнул всунуть этих грандов, рублями рассчитался. И правильно, они б тебе быстро глаз на жопу натянули за такую борзость. А мне, выходит, можно подсовывать всякое фуфло.
— Не гони пену, Бык. Сегодня любой фарцовщик возьмет у тебя баксы оптом по одному и семь. И хорошо заработает. Хочешь, я сам тебе их кину?
— Ты настоящий кореш, Цукер, — сделал на морде вид облегчения Левка, — давай по-быстрому. Извиняй, что немножко вышел из себя. Понимаешь, если рассчитываешь на деньги, а вместо них тебе суют какое-то зеленое говно, бля буду, можно брякнуть и не такое.
Когда Цукер вернулся до Антиквара, тот встретил его в своем обычном меланхоличном настроении.
— Тут такое дело. Максимов, — замялся Цукер, — нельзя ли вместо этих долларов получить рублями?
— Конечно, можно, — чуть оживился Антиквар, — хотя, скажу честно. Сахаров, мне это не очень выгодно. Наш рубль каждый день крепчает, а разве вы не знаете за паники на валютных биржах по поводу постоянного падения курса доллара? Но вы меня пригласили в долю, поэтому я отвечу благодарностью.
— Спасибо, Максимов, — церемонно наклонил быстро седеющую голову Колька, пряча настоящие деньги за пазуху. — А все-таки клевая была бимба…
— Почему была? Главное, она в надежных руках. И великое произведение искусства не пропадет для человечества, — заметил Антиквар. — Но какой именно это был мастер… Может, потом там о нем и монография выйдет, кто знает.
— Вы тоже великий ювелир. Максимов. Заклеить такую бимбу в свинцовое грузило — это надо иметь золотые руки, — польстил на прощание Антиквару Колька.
Цукер пилил домой, размышляя над хорошим кушем и невольно сбиваясь на мысли о своем хроническом заболевании ниже пояса. Он прошел мимо бывшего кабаре «Дом актера», который стал кинотеатром имени Котовского и не торопясь поднимался по широкой мраморной лестнице, стараясь не попасть ногами до свежих кошачьих кучек.
Возле двери Цукера околачивался пенсионер-редактор, перебирая ногами, как конь — то ли от нетерпения увидеть Цукера, а может и по другому желанию.
— И всё выяснил, — сделал умные глаза на морде пенсионер. — Это великое произведение, оказывается, делалось в мастерской Фаберже. Так мне сказал один знакомый профессор, доктор искусствоведения, кстати, ведущий специалист в области реставрационных работ. То же самое подтвердил известный академик.
— Тут такое дело, — заметил пенсионеру Цукер, заодно разрывая черно-белую фотографию, — этот гроб я обменял на облигации трехпроцентного займа Чтобы обеспечить свою старость. Только вы, пожалуйста, об этом, никому Знаете, столько завистливых людей….
— Конечно, конечно, — успокоил Кольку сосед, мысленно желая, чтобы Цукер обнищал до предела, и тут же скороговоркой добавил:
— Одолжите двадцать рублей…
Цукер молча протянул ему два червонца, и бывший идеологический вредитель вылетел из хаты соседа, чтобы продолжать писать отклики трудящихся на великое произведение изобразительного искусства «Два Ильича».
«Интересно, добавит ли жизни этот гроб своему новому хозяину?» — почему-то подумал Цукер, после того, как подсчитал, что одна эта операция заменила ему несколько лет беспокойной трамвайной жизни. Цукер по привычке глотнул каких-то пилюль, и может быть, поэтому даже не смеялся над очередной дурью, что несла радиоточка. Незаметно для самого себя он уснул под легкую музыку вперемешку с сообщениями за эту счастливую жизнь, среди которой Кольке выпала шара родиться.
Ровно в шесть часов утра из радиоточки раздался рев гимна «Союз нерушимый…». Цукер подскочил, больно ударившись головой о ночник и нервно выкрикнул:
— Какого хрена?
И с ожесточением вырвал оставшиеся годы у несчастной радиоточки. А потом вдруг заметил кое-какие перемены на своем организме и врубился. Брежнев это таки-да великий доктор Дрогнувшей исключительно от счастья рукой. Цукер подтащил до с одежду и, не завтракая, побежал проверять трудовые навыки и правильность жизненного выбора к ближайшей трамвайной остановке.