От тревоги кольнуло в животе, я нахмурился. Вся ситуация казалась неправильной, совершенно ненужной, точно соринка, попавшая в глаз. Хотелось отменить её, пропустить магическим образом и забыть. А ещё лучше забросить в долгий ящик свою мнимую взрослость и сбежать от проблемы в родительский дом.
— Ты чего молчишь? — услышал я свой нарочито серьёзный и грубый голос.
В ответ тишина, сводящая с ума, давящая на затуманенный рассудок. Меня пробрало, как от резкого дуновения ветра, я двинулся к девочке и аккуратно похлопал её по плечу.
— Уроки закончились, домой надо, пойдём.
Она едва слышно хмыкнула, я поёжился, предчувствуя что-то плохое.
Стоя там, я словно балансировал на тонком канате, служившем границей человеческого страха: сверху безопасно, но одно неловкое движение — и всё.
Для собственного успокоения весь этот страх я объяснял предвзятым отношениям к мужчинам-педагогам, пытался убедить себя, что за излишние прикосновения с меня спросят по всей строгости, но в глубине души прекрасно осознавал, что до смерти боюсь этого ребёнка.
От неё веяло холодом, то же я испытывал, сидя рядом с гробом в ночь перед похоронами бабушки, и то же частенько чувствовал, проходя мимо манекенов в торговых центрах.
— Слушай, я тебя закрою сейчас и уйду, будешь все выходные тут сидеть, — уговаривал я. — Давай-ка ручку, пошли вниз.
И, пересилив себя, взял её за сухую прохладную ладошку и ловким движением развернул. Мурашки рассыпались по спине. Девочка выпучила на меня глаза и злобно оскалилась; щербатые зубы не смыкались, придавая гримасе ещё более жуткий вид.
Я присел перед ней на корточки.
— Ого, — чудом выдавил из себя удивление. — Какая ты у нас пугательница, я же так в обморок упаду.
Мне хотелось рассмешить её или расстроить, одним словом — вывести на эмоции, лишь бы жуткая рожа сменилась милым детским личиком.
— Послушай, мишка Фредди, мне надо школу закрывать, пошли, на улице меня попугаешь.
Но она не реагировала на уговоры. Тогда, обозлившись, я выпрямился и потащил девочку за собой, но она вдруг отдернула руку и захрипела.
Перед глазами в мгновение сменился вид, точно поменяли картинку в фильмоскопе. Я обнаружил себя в коридоре, сидящим на подоконнике, неподалёку от распахнутой двери кабинета.
Мысли крутились, изворачивались и рассыпались помехами. От испуга в первые секунды я даже позабыл о жуткой девочке, хотел было списать всё на странный сон или предобморочное состояние с галлюцинациями, но противный скрип двери кабинета уничтожил все мои нелепые отговорки.
Там остались пальто и ключ, и если без первого я ещё мог трусливо сбежать, то без второго не смел даже выйти за школьный забор.
На подоконнике я просидел ещё с минуту, потом решил быстро забрать вещи, запереть школу и вызвать директора, но стоило мне приблизиться к двери, как в груди что-то щёлкнуло от страха. Девочка, не изменяя гримасы, стояла в дверном проёме, огромными глазами смотрела на меня и издевательски следила за каждым движением.
Клянусь, в этом взгляде было что-то демоническое, потустороннее. Так обычные дети попросту не смотрят.
Мне было достаточно и инцидента в кабинете, а это её появление в дверном проёме поставило жирную точку. Я попятился по коридору, свернул за угол и опрометью бросился вниз по лестнице. Но оказавшись на первом этаже, возопил от ужаса — улыбающаяся девочка стояла у гардероба.
Я грязно выругался, прижался спиной к стене и медленно, боясь раздразнить чудовище в обличии пятиклассницы, двинулся к выходу.
И тут девочка, убрав с лица гримасу, одним лишь словом, подобно грому и молнии, разнесла всё вокруг:
— Гробики… — прошептала она.
По ушам ударил грохот слетающих с петель дверей, взмывающая в воздух серая пыль вперемешку с ярко-красными огненными вспышками ослепила меня, и сознание помутилось. Я схватился за голову, упал, свернулся, поджав колени к груди, и закричал. Когда силы открыть глаза наконец нашлись, я увидел, что всё вокруг цело, кроме меня, лежащего посреди коридора с клоками собственных волос в сжатых кулаках.
Девочка бесследно исчезла. Я быстро сбегал в кабинет, а оттуда сразу же припустил на выход и запер дверь снаружи.
Ключ оставил жене директора, а сам вечерним автобусом уехал к родителям. Так моя взрослость подорвалась в третий раз, однако об этом я никому не сообщил.
Взял больничный, созвонился с директором, сказал, что приболел. Две недели пичкал себя успокоительными, жевал по три таблетки глицина несколько раз в день, перед сном заправлялся валерьянкой, благо хватило ума после всего пережитого не уйти в запой. Впрочем, все эти потрясшие меня события были лишь началом ужасной истории загадочных гробиков.