Валя совсем не знал своего отца. Того не стало, когда мальчику еще не исполнился год. И внешностью и кротким нравом он походил на отца, доброго, застенчивого заику. Вот только не заикался. Геннадий усыновил его двухлетним и любил как сына. Теперь Вале было десять, и он тосковал по отчиму. Особенно туго ему пришлось после суда. Мать отыгрывалась на нем чуть ли не каждый день. Строго контролировала, гулять не выпускала, запрещала приводить друзей.
Каждую свободную от уроков минуту заставляла читать. Однажды отхлестала кухонным полотенцем за то, что плеснул на пол чай. Ему ничего не прощалось, не спускалось на тормозах. Поблажки Марина приберегала для младших детей.
Она выплыла в коридор с благостной улыбкой. Широкобедрая и плоскогрудая, с лунообразным, смуглым лицом. В масленых бурятских глазках спрятан вечный укор.
Геннадий сразу заметил в ней перемены. Марина постарела. Видно, год, проведенный без него, был не самым легким в ее жизни. Он смотрел на бывшую жену и не мог понять, что находил в ней раньше.
«Ведь она насквозь фальшива! До кончиков ногтей! А я любил ее, боготворил. Впрочем, мне всегда нравилась экзотика. Тут Светке не откажешь в здравом уме. В Марине много гогеновского. Когда-то это был мой любимый художник, но вкусы меняются!»
— Ты надолго? — пропела она.
— Не знаю.
— А где остановился?
— У Светки.
— Так я и знала, — произнесла она без злобы, все с той же улыбкой. — Почему не у нас?
— После точки не ставят запятую.
— Есть хочешь?
Он поморщился, припомнив ее капустные салаты и морсы из кислого варенья.
— Спасибо, я перекусил.
Артем и Нина, его дети, не проявили особого радушия. Даже стеснялись отца. Может, на них действовал строгий взгляд матери, скрестившей руки на груди.
— Поедешь ко мне? — спросил он Артема.
— Не-а! — неожиданно ответил мальчуган. — Без Вальки не поеду!
— Это Валентин подговорил его на суде! — вмешалась Марина. — И совсем он не хочет в Москву! Нам и здесь хорошо. Правда, дети?
— Правда, — как по команде повторили младшие.
— Неправда! — выкрикнул из коридора кроткий Валентин.
— А ты в школу уже опаздываешь! — взвизгнула мать. — Собрал портфель?
— Не кричи на него! — вмешался Геннадий.
— Это мой сын! — бросила она ему в лицо.
— И мой тоже! Я его усыновил!
— Надо же, — ехидно усмехнулась она. — Усыновил! Герой! Ты на него никаких прав не имеешь! И в Москву он к тебе не поедет!
— Папа, ты еще придешь? — спросил уже одетый Валентин, вытирая слезы.
— Конечно, приду, — пообещал Балуев и обнял старшего сына.
— Я сбегу! — шепнул ему на ухо Валя.
После его ухода Артем разнюнился, а Нинка упорно держала сторону матери. Разговор с Мариной не клеился. Она все пыталась выведать о его столичной жизни. Он догадывался, что именно ее интересовало, и отвечал на вопросы только «да» или «нет», будто заполнял анкету.
Неудачный визит в семью не улучшил ему настроение.
«Но ведь еще год назад ты вообще ни на что не рассчитывал! — подбадривал он себя. — А Валька даже не входил в твои планы. Ты мечтал перевезти своих детей. Вот как бывает. Чужая кровь, а совсем-совсем родной! А Нинка фыркает, как напуганный котенок!..»
Чем больше он думал о детях, тем чаще возвращался мысленно в прошлое, в собственное детство.
Едва залез в переполненный автобус и покатил знакомой дорогой, в сторону завода РТИ, туда, где желтеет среди тополей уродливое здание общаги.
Отец работал на заводе художником-оформителем, мать — лаборанткой. Отец, напившись, ныл о загубленном таланте. Мать, в ожидании пьяного мужа, оплакивала загубленную молодость. Гена появился на свет, когда обоим было уже за тридцать. Его произвели на свет в утешение, в скорбную минуту, после того, как единственная дочь погибла под колесами автомобиля. Отец запил с горя, тоскуя по любимой дочери, а остановиться уже не мог.
— Зачем ты меня родила? — часто спрашивал маленький Гена у матери.
— Чтобы ты жил. — Ничего умнее придумать она не умела.
Без конца слушала джаз на стареньком проигрывателе-чемоданчике и курила, курила, курила…
Повзрослев, он понял, что родителям надо было сразу развестись, как только погибла дочь, потому что они жили вместе ради дочери и уже давным-давно не любили друг друга.
Они развелись, когда Гене стукнуло шесть, но мало что изменилось. Напившись, отец шел не к сестре, у которой временно проживал, а в общагу. Мать его не пускала. Запирала дверь на два замка. Он стучал, пинал дверь ногами, орал благим матом. Вахтер вызывал милицию. Отца сажали на пятнадцать суток.