— Стоп! — заорал белобрысый, когда кардинал в красной мантии замер у гроба. — Отлично! Снято!
Поликарп перевел дыхание. Вытер пот со лба. Присел на холодный камень шведского надгробия с полустершейся надписью. От фамилии покойника осталось лишь окончание «сон».
Режиссер зверел с каждой минутой, кричал на ассистентов и реквизиторов. Рельсы вокруг кареты с лошадьми установили довольно быстро. Оператор с камерой сделал круг почета и объявил: «Можно снимать».
Но не тут-то было. Белобрысый очкарик спустил собак на осветителей. Прожектора пришлось переставить.
— Вы готовы, Анастас Гавриилович? — обратился он наконец к Поликарпу. — Слова не забыли?
— На память пока не жалуюсь, — пробурчал Гробовщик.
— А где флейтист? — спросил режиссер одного из ассистентов.
— На месте, — глазом не моргнув, ответил тот.
— Уже? — удивился белобрысый и посмотрел на фиолетовый гроб. — Он там не задохнулся?
Карпиди тоже показалось странным, что флейтист все время находился в гробу и даже не вылез подышать свежим воздухом или покурить во время перерыва. Но обдумать это как следует он не успел.
— Все! Начали! — скомандовал режиссер. Кардинал переступил через рельсы и вновь оказался рядом с гробом.
— Камера! Мотор!
Тяжелый крест на его груди гулко стукнулся о крышку гроба. Жирные пальцы в перстнях с фальшивыми камнями прошлись по фиолетовой обивке. Пригладили бахрому. Камера поехала. Он чувствовал, как она выплывает у него из-за спины. А значит, пора. Резкое движение. Одно единственное. И вот уже крышка летит прочь. Хлопается об землю. В гробу — парень с флейтой. Глаза кардинала расширяются. С уст срывается незапланированное: «Христофор!» Вот так сюрприз! Он не знает, радоваться ему или… Вспоминает, что по роли надо хмуриться.
— Я заказывал скрипача, а не флейтиста!
Тишина. Бледные пальчики не двигаются. Флейта молчит.
— Что же ты не играешь! Играй! — орет Гробовщик.
Вместо того чтобы остановить съемку, очкарик дает указания:
— Черт с ним! Смейтесь! Смейтесь! И как можно дольше!
Он не любит дублей. Он экономит пленку. Камера выплывает из-за спины. Поликарпу кажется, что оператор развил бешеную скорость. Постепенно он осознает, что кино кончилось. Мальчик с флейтой не двигается, не открывает глаза. На лице у него толстый слой пудры. Поэтому он как живой, но Гробовщика не проведешь. Гробовщик все видит.
Съемочную группу парализует страшный рев кардинала.
— Стоп! — визжит белобрысый. Он не понимает, что кино уже кончилось.
Кардинал выбритой тонзурой бодает обескураженного оператора. Камера сходит с рельсов.
— Кто?! Кто?! — хочет знать хозяин кладбища, авторитет, босс отъявленных громил Анастас Карпиди.
Он бросается на режиссера. Валит его на землю и начинает душить. Белобрысый хрипит. Извивается змеем. Поликарпа еле отрывают от него пять или шесть человек из съемочной группы. Обливают холодной водой из вёдра. Усаживают на холодный камень с надписью «сон».
Паника. Кто-то по сотовому вызывает милицию. Потом приносят другой гроб. Голубой. Там настоящий флейтист. Студент музыкального училища. И тоже мертвый.
Капли воды с кардинальского креста падают на кладбищенский песок.
— У вас тринадцатое место, — сообщила немолодая проводница в форменной синей пилотке, вернув паспорт и билет мужчине в длинном темно-зеленом пальто.
Он сказал своей спутнице: «Иди домой!» — но та и не подумала, прошмыгнув вслед за ним в черный проем вагонной двери.
В четырехместном купе не было ни души. Там царил образцовый порядок и чистота. До зеркального блеска начищенные стены, свежая занавеска на окне, ковровая дорожка, только-только из-под пылесоса, белоснежная скатерка на откидном столике, ваза с искусственными незабудками, прохладительные напитки, чайный сервиз, шоколад, печенье, пакетики с кофе, чаем и сахаром.
— А здесь уютно, — заметил мужчина, поставив средних размеров саквояж на полку под номером тринадцать. — Давно не ездил в поезде. С детства.
Он снял пальто, оставшись в ярко-рыжем свитере и серо-зеленых брюках, ему было лет тридцать или около того. Приятное, слегка вытянутое лицо с улыбающимися серыми глазами, короткий бобрик светлых волос. В мужчине с первого взгляда угадывался интеллигент. И в то же время не хлюпик. Такие особи чаще встречались в конце прошлого века и все реже встречаются теперь.