Проснулся Мозжухин с мыслью о том же Короткове, и это его даже рассердило, потому что с утра предстояли тактические ученья дивизии, хлопот полон рот — все надо предусмотреть, учесть, запомнить.
Раннее утро встретило Мозжухина, вышедшего из палатки, холодной росой и туманом, в котором неясными пятнами белели ближние палатки. Березовая роща, подступавшая вплотную к палаткам, была подобна зеленому туману.
По соседству на батарее ржали кони, и уже доносился откуда-то из серой сырости утра окрик ездового: «Тпру-у-у, не балуй!» — окрик, переживший не одно поколение русских солдат.
Водитель машины Молодых дал Мозжухину умыться. Тот спросил, отфыркиваясь:
— Не помнишь такого солдата у нас в полку — Короткова Артема Петровича? В летах был, отец семейства. Его не то в Литве, не то на границе убили.
— Короткова? — покосился Молодых на намыленную шею полковника. — Что-то не припомню такого случая, Захар Михайлович. Корольков — был такой шофер в медсанбате, но он жив-здоров.
Во всем, что не касалось машины и дорог, Молодых был бестолков.
— Ну при чем здесь этот мальчишка Корольков? — спросил Мозжухин спокойно, не повышая тона.
— В разведчиках еще был у нас Коротеев, — продолжал Молодых, зачерпывая в кружку воды. — Так тот совсем молоденький. Тогда еще в Тапиау пострадал. Помните, Захар Михайлович? Один на том красном чердачке бой принял.
Мозжухин, держа полотенце в руках, укоризненно посмотрел на Молодых.
— А Короткова, товарищ полковник, не помню. Мыслимая вещь — всех запомнить? Тут не голова нужна, а библия…
— Как? Как ты сказал? — Мозжухин даже перестал вытираться.
— Я говорю, товарищ полковник, что у меня голова — не библия. Я всех помнить не могу.
Мозжухин несколько раз подряд произнес это выражение про себя, как делал всегда, когда ему доводилось услышать что-нибудь очень интересное.
До войны он работал учителем русского языка где-то на Южном Урале, был страстным собирателем фольклора и не бросил этого увлечения на войне. Он любил вслушиваться в окопные беседы, в разговоры у походных костров, кухонь, в палатках медсанбата, а иногда даже кое-что записывал в книжечку…
Но сейчас не до того. Дивизионные ученья вот-вот начнутся, а до них еще столько нужно сделать…
К полудню Мозжухин успел несколько раз побывать у «красных» и у «синих» и уже два раза у подножия высотки, господствующей над местностью, собирал посредников с белыми нарукавными повязками и разъяснял им задачу обстоятельно, неторопливо, как бывало в классе, на уроке.
Сейчас Мозжухин уже привык, но на первых ученьях чувствовал себя весьма неуверенно. Многие офицеры ошибочно принимали полковника Мозжухина за кадрового военного и очень удивлялись, когда узнавали, что в начале войны он был всего-навсего лейтенантом запаса. Он учился военному делу на фронте, никогда не имел дела с условным противником, не вел никаких боев, кроме настоящих. И переход от войны к военной игре был для него так же труден, как первый бой для командира, который до того воевал только на полигоне.
«За кого же сегодня воюет молодой Коротков — за «синих» или за «красных»? — вдруг подумал полковник, пропуская мимо ушей донесение какого-то не в меру словоохотливого посредника. — Забыл даже спросить, где он у меня служит, в какой роте или батарее».
Мозжухин стоял на гребне высотки и всматривался влево, откуда появилась передовая цепь «синих». «Синие» должны были оседлать большак и «взорвать» мост. С высотки открывался просторный вид на окрестные поля и березовые рощицы, на речку, огибающую хуторок кривым серебряным серпом, на большак, окаймленный тусклой от пыли травой.
«А ведь какому-то полку пришлось эту землю отвоевывать, — подумал Мозжухин. — И какой-то безвестный командир, наверно, сражался за господствующую высотку, на гребне которой я расхаживаю сейчас. И Молодых, ожидающий с машиной у подножия, не встревожен тем, что эта высота просматривается и простреливается противником».
Полузасыпанные землей, обмелевшие траншеи, колья от проволочных заграждений на опушке рощи, отчетливо очерченной после того, как туман улетучился, обугленные березы на обочине большака, разбитая мельница у моста — следы давно отгремевшего боя.
Судя по всему и прежде всего по числу воронок, заросших многолетней травой, бой был упорным. Любопытно, конечно, было бы узнать, как именно разыгрался этот далекий бой, каковы были его перипетии и жаркие подробности. Как знать, не здесь ли воевал полк, в котором служил его Сережа? Но таких справок местность не давала.