– И что теперь? – огрызнулась она. – Мне предназначено стать твоим трофеем? Стать твоей китайской куколкой.
– Ни буши чжунгожэнь, – прошептал Джон. – Во бу яо и гэвава.
Она посмотрела ему в глаза.
– Черт тебя побери, – сказал он.
– Я не поняла, что…
– Ты много чего не понимаешь.
Он попятился…
…Предчувствуя, что последует дальше…
И она ударила его. Кулачок, как маленький молоток, хлопнул его по груди. Он отступил на шаг. Она двинулась на него, молотя обоими кулаками по его груди, полы ее плаща распахнулись.
Отступил еще на шаг. Он отступал под градом ударов, довольно чувствительных.
Тяжело дыша, извергая проклятья сквозь стиснутые зубы, молотя кулаками, она продолжала наступать.
Джону наконец удалось обхватить Фонг за плечи и прижать ее руки к бокам.
Фонг забилась в его мертвой хватке, но при этом не пыталась кричать или звать на помощь.
Наконец ей удалось высвободить руки, и она вскинула их, готовясь нанести новые удары.
Поймал ее тонкие запястья. Оттолкнул их с силой вниз, отведя от себя ее кулаки. От этого толчка она на секунду потеряла равновесие, и Джону удалось опять обхватить ее плечи…
Она перестала вырываться, уткнулась лицом в его плечо. Все ее тело сотрясалось в рыданиях, хотя слез не было. Ее руки легли ему на грудь.
Теплая, нежная, она обнимала его.
Как воробушек.
Не придави ее. Не позволяй ей «улететь».
Не отпускай меня. Не уходи от меня.
Мокрое пятно расползалось на его рубашке.
Не надо плакать.
Поцелуй.
Один нежный поцелуй.
Запах ее волос, черное солнце, щека, прижавшаяся к его ладони. Повернувшись, она поцеловала его руку.
И он наклонился к ее губам.
Фонг нежно провела руками по лицу Джона. Помогла ему освободиться от пиджака.
Прижал ладони к ее лицу, ее волосы щекочут его руки. Поцеловал ее долгим поцелуем. Ее губы разомкнулись.
Она обняла его за плечи. Дрожащими руками он расстегнул ее блузку, обнажив маленькие грудки. Коричневые соски, как два карандашных ластика. Поцеловал их.
Тихий стон.
Уложил ее на кровать. Ее глаза смотрят на него, широко раскрытые испуганные зрачки. Он стянул рубашку. Брюки и ботинки падают на пол, носки, трусы – вслед за ними. Ее глаза не отрываясь следят за ним, пока он расстегивает ее слаксы, стягивает их, ее туфли, носки, трусики.
Крошечная, без одежды она такая крошечная. Она обвила его шею руками, притянула его, чтобы поцеловать. Прикоснулся к ней, к округлостям ее бедер, к животу.
Легким толчком она перевернула его на спину, села на него верхом. Направляла его. С силой прижалась к нему, откинула голову назад, он двигался в ней, она была скованная и сухая, словно говорящая, что соединение их плоти – это не праздник.
Но он хотел ее, нуждался в ней…
Легла на него, ее горячее дыхание на его щеках, ее руки, обхватившие его плечи, и ее бедра сомкнулись, не выпуская его…
И он двигался, выкрикивая ее имя.
Она лежала у него на груди, простыня и покрывало отброшены, комната заполнена тусклыми, неясными тенями.
– Я заказывала комнату с двумя кроватями, – заметила она.
– Я знаю.
– Уже поздно. Ты получил, что хотел.
– Я знаю, – повторил он.
Он хотел смотреть, смотреть и смотреть на нее.
– Я понимаю, это не твоя вина, – сказала она.
Он вздохнул, закрыл глаза.
Думать, не могу думать.
– Тебе нельзя ошибаться, – сказал он. – Иначе все рубежи обороны будут сметены.
– Это, – она провела ладонью по его руке, – это покоренные рубежи.
Он нахмурился:
– Ты раскаиваешься?
Ее ответом было слабое объятие.
– Перед этим… что ты мне сказал? – спросила она.
– Ни буши чжунгожэнь, – повторил Джон. – Ты не китаянка. Во бу яо и гэвава. И мне не нужна кукла.
Он почувствовал, что она улыбнулась.
– Не говори мне, что ты хочешь, – прошептала она. – Не сейчас.
Он повернулся к ней, вдохнул аромат ее волос.
Запомнить это навсегда. Ее спина выглядывала из-под простыни, длинная и гладкая.
– Расскажи мне все, – попросила она.
Все, что он мог рассказать, это Гласс.
– Ты рассказал ему про меня?
– Пришлось. В конце концов. Он наше единственное связующее звено, наша единственная защита. Он должен знать о тебе, чтобы прикрывать нас обоих.
– Правда? Он прикрывает нас обоих?
– До тех пор, пока жив. А его не так-то просто убить.
– И он дал нам завтра, – сказала она.
– На самом деле немного, – сказал Джон. – Ему об этом тоже известно.
– Что?
– Выпутаться из этого дела можно только чудом, – сказал он.
– Что мы можем сделать? – спросила она.
– Остаться в живых. Надеюсь, что нам удастся убедить управление, что мы не лжем и не спятили. Убедить их пойти туда, куда мы не смогли, сделать то…
– А все, что мы сделали, – сказала она. – Ты нашел след, который оставил отец, доказательство. И все это… превратилось в пустое место. Вот что это такое.
– До завтрашнего дня. – Он опустил голову на подушку.
Почувствовал, что она окаменела.
– Если только, – сказал он.
– Что?
Она стала потеплее, мягче.
– Если то, что мы получили, не образует континуум.
– Что?
– Целое – это всегда нечто большее, чем сумма его частей. Мы раздобыли множество частей, но у нас нет никаких идей относительно целого – континуума. Невидимые силы, которые определяют, связывают воедино все эти случайные на первый взгляд осколки. Мозговой центр.
– Временами мне казалось, что у тебя есть что-то.
– Но мы должны это сделать! Что у нас есть: взрыв в Коркоран-центре, сделка бизнесмена Клифа Джонсона с Кувейтом, диверсия.
– Предположение, – сказала она.
– Фил Дэвид написал это анонимное письмо сенатору Фаерстоуну. Люди Фаерстоуна отфутболили его нам, в комитет.
– Фрэнку.
– Который произвел обычную проверку в управлении. Все его запросы исчезли, но у Гласса в центре по борьбе с терроризмом есть такой странный каприз: самому дергаться по поводу всякого вздоха со стороны конгресса или Белого дома. Гласс позволил твоему отцу разобраться в произошедшем. Прежде чем Фрэнка…
– Обманули, – прошептала Фонг.
Ее сосок касался его ребер.
– Деньги были подкинуты Фрэнку, мне. Мартин Синклер…
– Убит.
– Мокрушник. Он все еще действует. Все еще вне нашей досягаемости: на один, или два, или не знаю сколько шагов впереди меня…
– Нас, – поправила она.
– На континуум. Если бы я знал, какое у всего этого настоящее имя, начало…
– Или конец.
– Тогда, возможно, мы бы узнали все, что нам необходимо, зная что…
– Зная кто.
– Да. Кто.
Он лег на бок так, что теперь они лежали лицом к лицу.
– Я чувствую, что ответ на этот вопрос где-то рядом, – сказал он. – Передо мной. Что-то простое, но я не в состоянии найти ключ, ведущий к разгадке. Есть что-то такое, что я еще не узнал. Как я могу ощутить это, если я выбит из седла…
– Так же, как и я, – сказала она.
– Сожалею.
– Да ладно.
Плавая в ее аромате. Несясь вдаль.
– Могу я сказать тебе, что ты прекрасна, и можешь ты услышать меня, когда я скажу это?
– Да, – прошептала она.
– Ты прекрасна, Фонг Мэтьюс.
Она улыбнулась.
Нежно поцеловал ее.
Она вернула ему поцелуй.
– Это, может быть, все, что у нас есть, – сказала она.
– Нет, если мы не умрем завтра.
– Не говори мне сейчас о смерти. Или о завтрашнем дне.
Она нежно провела пальцами по щетине на его щеках. Поцеловала его. Нежно, медленно.
Поцеловала его. Он провел ладонью по ее спине. Она прильнула к нему, ее руки обхватили его шею. Ее бедра двинулись вверх вдоль его ног, и его руки ласкали ее грудь, и теперь ее соски были набухшие, и она застонала, когда они поцеловались. Вниз к ее шее, попробовать на вкус ее груди. Он чувствует, что на этот раз внутри она влажная, и ее бедра раскрылись от его прикосновения, пальцы впились ему в спину, и она шептала «Джон», и он вошел глубоко в ее влажное лоно.