Вершины гор надели серебряные короны, пришли холода. Батбаяр пил медвежью желчь, натирал медвежьим салом больную ногу, и день ото дня ему становилось все лучше. Он уже выходил из юрты, собирал хворост, но на коне еще ездить не мог. В это время разнесся слух, что с севера прибыли отряды атамана Сухарева. Все чаще попадались на глаза русские и буряты в солдатских шинелях с винтовками за плечами, группами по пять-десять человек разъезжали на конях.
— Трудное время настало. С севера к нам приближается война красных с белыми, на юге грабят гамины. Как бы это сделать, чтобы через неделю-другую ты мог встать на ноги, — бормотал старый Нэрэн.
Пошли разговоры, что атаман Сухарев переправился через Зэлтэр и на Селенге, в местечке Дух нарс, в глухом сосновом лесу его солдаты строят дома. Сгоняют на строительство всех, кого можно, скупают коней, скот. Золотых янчанов у них видимо-невидимо. Похоже, туда еще солдаты придут, будут грабить, отбирать лошадей, скотину. А не дашь, по всякому может обернуться, видно, страшные они люди. Вдоль границы пожгли все русские и бурятские аилы, которые не хотели с ними идти, а людей перебили. Но как пришли в Монголию, стали приветливыми, ласковыми.
К этому времени на Зэлтэр потянулись с севера обозы переселенцев. Русские и бурятские семьи гнали коров, свиней, домашнюю птицу, ставили в лесах шалаши, копали землянки. «Ищем, где бы укрыться. В России красные с белыми передрались, никакой жизни нет», — жаловались беженцы.
«Интересно, что стало с теми семерыми, которые уехали в Россию, — думал Батбаяр. — Эх, скорее бы нога поджила. В седле и смерть встретить не стыдно».
Однажды приехал Чулудай, привез тушу косули. Поглядел на друга, сказал:
— Скоро ты будешь скакать по горам, как олень. А теперь слушай. В Да хурээ, видно, плохи дела. Гамины, говорят, просто взбесились. Хватают всех, даже нойонов. Богдо-гэгэна арестовали.
— Ох, грехи наши тяжкие, везде плохо. Куда нам теперь деваться? Уже и так забрались в самую глушь, — сказал старый Нэрэн, тревожась за Батбаяра, который все еще хромал.
— Ничего. Найдем, куда деться, — спокойно ответил Чулудай. — Сейчас пару косуль завалить бы, чтобы семья не голодала. Времена-то какие настали, ничего не достанешь. Ты выздоравливай побыстрее, на охоту пойдем, — сказал он на прощанье Батбаяру.
В семье старого Нэрэна варили мясо косули и поминали Чулудая добрым словом: «Дар друга — золото». Через несколько дней охотник прискакал снова и, торопливо поздоровавшись, сказал:
— Мы в солдаты уходим.
— В какие солдаты? — в один голос воскликнули Батбаяр и старый Нэрэн.
— В Дэд шивэ пришли цирики Народной партии, с боем выбили гаминов и теперь проводят мобилизацию. Недавно к Ялгун-батору приехали два человека передали ему послание командующего армией Сухэ-Батора. Собирай, говорят, всех мужчин, которые способны держать оружие, и приезжай. Будем вместе бороться за восстановление нашего государства. Как только они уехали, Ялгун-батор отправил младшего брата посмотреть, что у них там да как. Он вернулся и рассказал, что цирики Народной партии — это сила. Им красное правительство России помогает. Начальники караулов из Хярана, Булгатая, Хулдая, Хавтгая, Ордока и Эрэна договорились идти на соединение с ними. Завтра уходим, — весело произнес Чулудай.
— Все уезжают, а я как же? — заволновался Нэрэн.
— Ялгун-батор велел старикам оставаться дома, присматривать за хозяйством.
— И много таких, которые, сидя в глуши, будут сторожить женщин и детей?
— Немного, наверное. Кстати, Мэнгэ залан сказал: «Если Ялгун-батор перейдет на сторону Народной партии, нам с ним не по пути». Прошлой ночью он вместе с семьей куда-то уехал, — сказал Чулудай.
— Ялгун-батор с заланом давно на ножах. Мэнгэ все делает наперекор ему. «Если сороки соберутся в стаю, перед ними и тигр не устоит», — с горечью промолвил Нэрэн. — Э-э, спаси нас, господи.
— Я бы с вами поехал, да лошади нет, — пробормотал, помрачнев, Батбаяр.
— Бери любую, да вот нога…
— Старик прав, — поддержал Нэрэна охотник.
— А что же мне делать?
— На одной ноге не повоюешь, — сказал Нэрэн. — Наберись терпения, полежи, не двигаясь, несколько дней, тогда нога у тебя заживет и ты на коне их догонишь.
— Так, действительно, будет лучше, — согласился Чулудай. Они поговорили еще немного, Чулудай попил чаю и к ночи уехал. С уходом охотника юрта словно опустела. Сухие смолистые ветки, пылавшие в очаге, стреляли искрами, в котле булькал суп из косули, и в юрте вкусно пахло диким луком. Батбаяр, не отрываясь, смотрел на красноватые языки пламени, и в его памяти вставали картины Орхонского водопада, живописное озеро Хятрун, облюбованное турпанами, Хоргой хурэмт и пропасти Бадая, благоухающая, пестрая от цветов степь, лохматые кроны кедров, гранитный утес, с которым связано столько воспоминаний. «Лхама уверена, что я сплю вечным сном в промерзшей земле. Мама страдает, все глаза выплакала. Донров радуется», — эти мысли чуть ли не каждую ночь мучили Батбаяра.