Меня не приняли. Сделали, конечно, вид, что рады новенькой, девочки показали, где находится туалет, поспрашивали о всякой ерунде и забыли про меня. Мальчики даже не потрудились запомнить моего имени. В течение всего восьмого класса, обращаясь ко мне, каждый раз называли разными именами. Самым обидным было Фрося.
- Я Антонина, - блеяла я, чувствуя, как от волнения по спине бегут холодные струйки пота.
- Во, говорил же тебе, у нее имя старинное какое-то!
- Да какая, нафиг, разница… Фрося, Клава. Эй ты, Эфросинья, домашку по алгебре дай.
И я, подчиняясь грубости и нахальству, обезумевшим от вседозволенности и безнаказанности одноклассников, безропотно доставала из сумки тетрадь.
А потом появился он, и я смирилась со своим положением и, даже обрадовалась, что попала именно в этот класс. Находиться с ним в одном помещении, дышать одним воздухом, слышать его голос и аромат его фирменной туалетной воды, что могло быть привлекательнее для меня. Я влюбилась в него с первого взгляда.
- Гром, не, реально новенькая тащится от тебя. Ты бы видел ее таблоид, когда ты проходишь мимо. Так бы и съела…ррр…Или ко мне, мой ненаглядный тигр! – Леша Широков запрыгивает на парту и встает на четвереньки.
Несколько девчонок смеется. Другие не обращают на шутку внимания, продолжая заниматься своими делами. Не потому что им меня жаль, и они не хотят принимать участия в травле, потому что добрые и милосердные. Нет, им просто все равно. Я для них пустое место. Моль.
Обидную кличку дал мне Глеб Громов. Я уже несколько дней ходила в новую школу, когда он явился на уроки в первый раз после каникул.
- С отцом в Египет гоняли, - равнодушно бросил он в ответ на чей-то вопрос и, подойдя к парте, за которой я сидела, бесцеремонно смахнул с нее мои учебники, - моль, брысь отсюда.
К грубости я успела привыкнуть. Научилась давить в себе рвущиеся наружу слезы и мастерски скрывать чувства. Абсолютно ничего не выражающее лицо, маска безразличия, под которой бурлят нехилые страсти. Не поднимая головы, встаю, стараясь не задеть стоящего в позе ожидания одноклассника, наклоняюсь, чтобы собрать книги. Взгляд упирается в начищенный до идеального блеска ботинок, от которого, как это ни странно, пахнет кожей, как в дорогом обувном отделе. Носок ботинка прижимает к полу мою тетрадь. Осторожно дергаю ее за край, чтобы не порвать.
- Даю тебе полминуты, собрать свое барахло и сгинуть. Надеюсь, ты меня услышала и поняла, - ровный, монотонный голос, без тени раздражения или неудовольствия.
Поднимаю глаза и пропадаю. Гром красив, как бог. Под белоснежной рубашкой мощный, прокачанный торс, широкий разворот плеч, упрямый волевой подбородок, прямой, без единого изъяна нос, карие, обрамленные густыми угольно – черными ресницами, глаза.
Лихорадочно шарю руками по полу, сую книги в сумку. Класс замирает в ожидании, чего еще будет. Девчонки скабезно хихикают, тайно радуясь, что не они, а никчемная новенькая попала в опалу к великому и беспощадному Глебу Громову. Я знаю, что все они до беспамятства влюблены в него.
- Умница, - неожиданно ласково хвалит он меня. Его жесткий, колючий взгляд пронизывает меня насквозь. Я опускаю глаза, рассматриваю носки его начищенных ботинок. Чувствую себя провинившейся школьницей перед строгим преподавателем, - а теперь иди на последнюю парту и не смей попадаться мне на глаза.
Разворачиваюсь и бреду сквозь образовавшийся из хихикающих одноклассников живой коридор к своему новому месту.
- Моль, - зовет он меня, и я послушно оборачиваюсь, подписывая себе приговор на всю оставшуюся школьную жизнь.
- На контрольной передашь мне решение, - отдает Гром приказ и смотрит сквозь меня на Аллу Кондратьеву, первую красавицу, его фаворитку, - скучала по мне, кисуля?
Одноклассники расходятся. Представление окончено.