— Бэм, блядь! — одним взмахом 50-килограммовой булавы сбиваю выставленные копья.
Молниеносно поднимаю булаву и наношу вертикальный удар по гоблину, в глазах которого появилось отчётливое осознание собственной смерти. И он был пиздец как прав!
Кажется, его голова исчезла где-то внутри кирасы…
Раскидываю окружающих гоблинов в стороны взмахом булавы, попутно нанося им колотые и резаные раны. Далее добиваю лежащих, а стоящих валю — хули они мне сделают, а? Я быстрее, я злее, я сильнее, я — машина, блядь!!!
— А-а-а, сука! — ощутил я укол в спину. — Н-н-а, говна ты кусок!
Надо было сделать рукоять ещё длиннее…
Шуяо прибывало всё больше и больше.
Поднимаю с земли круглый металлический щит и использую его, как второе оружие. Бывший его владелец был тем ещё затейником — кромка щита оснащена волнообразными лезвиями, в общем ансамбле символизируя Солнце. Красиво, но не функционально нихрена — таким щитом гораздо вероятнее самому порезаться, чем врага полоснуть.
Но я — это совсем другое дело! Меня такой хуйнёй даже не поцарапать, поэтому я смело размахиваю щитом и скрежещу лезвиями щита по гоблинским латам.
Иногда приходится отвлекаться на чудеса на виражах — применяю стихию огня, чтобы подпалить кому-нибудь лицо.
Сколько гоблинов прибывало, примерно столько же убывало насовсем — я бил их ногами, щитом и булавой, показавшей охренительную эффективность. Нет, я ожидал, что она будет эффективной, но не ожидал, что настолько — гоблинов, буквально, ломает, как спички!
— Куда вам до меня, мурзилки⁈ — рявкнул я в забрало гоблину, пытающемуся пырнуть меня мечом. — Н-на, сука!
Даю ему кулаком по морде и бедолага отлетает с неестественно повёрнутой головой.
Раздаётся грустный «хрусть». Роняю обломок булавы и поднимаю с земли труп латного шуяо.
Кидаю тело в гоблинов перед собой и иду на прорыв. У меня в домике неподалёку припасён запас булав из топоров — мне надо туда.
Давлю гоблинов, убиваю их кулаками, а они упорно пытаются остановить меня. Получается у них очень не очень. Это просто жертвы, бессильные сделать хоть что-нибудь.
Арбалетчикам уже похуй, поэтому стреляют по мне даже невзирая на то, что рядом свои.
— Ебать!!! — проревел я, упиваясь новым чувством, возникшем где-то глубоко в груди. — Захуярю, а-а-а!!!
Я, неожиданно для себя, сильно ускоряюсь и прорываюсь через тонкий заслон из латных копейщиков. Врываюсь в дом с заначкой и, через три секунды, вылетаю из него с двумя булавами.
Эти штуки были для меня тяжеловаты, как и предыдущая булава, всё-таки, пятьдесят килограмм с лишним, но сейчас они ощущаются, как невесомые пушинки.
Я вижу ужас на лицах гоблинов — им страшно так, как никогда прежде.
«На моих селюков переть — так ёб твою мать!» — подумал я с клокочущей в груди ненавистью. — «А как герой — так нихуя! Так, да, нахуй⁈»
Мысли бурлили какой-то бессвязной хаотичной вереницей, а картинка перед глазами стала красной. Где-то я слышал фразу «blood vision» — похоже, это оно.
Раскручиваюсь изливающей гнев юлой и чувствую каждый контакт булавы с гоблинскими телами.
Гоблины же телятся, движутся, как сонные мухи, ме-е-е-едленно…
Избиваю их, как детей в песочнице. Не то, чтобы у меня был опыт избиения детей в песочницах Новосибирска, но если представить умозрительно, то будет похоже на то, что я сейчас делаю с боевым подразделением шуяо.
Счёт времени утрачен полностью. Гоблины прут, я забиваю их до смерти булавами, затем булавы ломаются, я убиваю нескольких сломанными деревяшками, а затем беру за ногу бездыханное тело латника и забиваю им ещё четверых, пока нога не отрывается от тела.
Меня валят на землю и пытаются зарубить топорами, но я применяю захват «У-Си» к лицу одного из гоблинов и отрываю это лицо нахрен.
Нащупываю среди тел копьё и протыкаю им, прямо сквозь чешуйчатую броню, тушку гоблина с секирой.
Отнимаю у трупа секиру и продолжаю рубку ею. Даже не могу понять, как именно так получилось, что я уже стою на ногах и превращаю лицо мёртвого гоблина в кашу острым концом обломка топорища секиры.
В спину втыкается копьё, разворачиваюсь и вижу гоблина, отпустившего своё оружие и пятящегося назад.
Хлопком ладоней взрываю ему барабанные перепонки и, по-видимому, ломаю череп — оба его глаза вываливаются из глазниц.
— А-а-а-а!!! — реву я в неистовой ярости и кулаком вминаю забрало латника ему в голову.
Кроваво-красным взглядом вычленяю среди горы трупов копьё — вырываю его из омертвевших рук шуяо и кидаю в арбалетчика, который пощекотал мне живот болтом.
Повсюду трупы, но я не обращаю на них особого внимания. Меня интересуют только те, кто ещё жив…