— Да, был, — кивнула Лу. — Он жил вон там.
Она указала на пылающее здание.
— Хм, досадно, — покачал я головой.
— И не зови меня Лулу, — попросила девушка.
— Хорошо, Лулу, — усмехнулся я. — Да шучу-шучу! Чего ты хмуришься?
— Мои родители и мой муж мертвы… — произнесла она.
— Сожалею, — произнёс я.
— Сожалениями ничего не исправить, — ответила на это Лу и поднялась на ноги.
— Правильно, — кивнул я. — Поэтому мы их всех трахнем. Кого именно — не знаю. Но знаю точно — кого-то мы трахнем. С особой жестокостью и цинизмом.
— Под «трахнем» ты имеешь в виду… — нахмурилась Лу.
— Что? — переспросил я. — Нет! Я это фигурально! Ну, то есть, мы убьём их всех.
— А-а-а, — Лу сделала вид, что поняла метафору.
— Ты лучше сядь, подыши, — сказал я ей. — А я соберу мои законные трофеи…
Для удобства подсчёта и инвентаризации, я стащил все тела солдат на деревенскую площадь. Ну, не прямо все тела — отрубленные головы и конечности я тащить не стал. Но этим придётся заняться, ведь есть заведённый протокол обращения с дармовым мясом для чудовищ и падальщиков — ни грамма плоти врагу. Да и неэтично это — подкармливать волков человечинкой…
— Будь как дома, путник… — тихо пропел я, волоча труп офицера к центру площади. — Я ни в чём не откажу, я ни в чём не откажу… Множество историй…
Всего я насчитал сорок три солдатских тушки и одну офицерскую тушку. Офицеришка сразу принёс мне дивиденды — восемь лянов.
— Это окуп, родной… — довольно произнёс я, пряча монеты в кошель.
Солдатня, как обычно, оказалась небогата. Суммарно два ляна с тридцати трёх жмуриков. Мочить их, как и прежде, нерентабельно.
Вспомнил свою срочную службу в доблестных ВС РФ — у меня тоже деньжат в карманах не водилось. Ну там на сигареты какие-то копейки иногда были. Мир другой, а солдаты точно так же с сущей хуйнёй в карманах…
Но десять лянов — это десять лянов. Можно нормально просуществовать полмесяца. При условии, что не будешь снимать номер в «Лазурной устрице». Там, блядь, тебя точно без штанов оставят.
Короче, если выбрать заведение попроще и питаться там не как Его Императорское Величество Николай II, блядь, а как юся без определённого места жительства, то на эти бабки можно жить полмесяца.
— Так-так-так… — начал я считать собранные ружья. — Где-то одно ружьё проебалось. Должно быть сорок четыре. А, нет. Этот педрила ружьишко не таскал.
Это я об офицере, который вооружён цзянем не очень качественного изготовления. Видно, что это фабричка, а не хендмейд.
— Ты бы умылась, а то напоминаешь мне одного моего хорошего друга… — посоветовал я Лу.
Речь, конечно же, о Маркусе, хе-хе-хе!
Селянка прошла к колодцу, набрала ведро и начала умываться. Её прямо нормально подкоптило — всё-таки, горела в здании.
Я скрупулёзно оценивал состояние ружей, когда она подошла ко мне.
Теперь видно, что она симпатичная китаянка, а не домовёнок Кузя.
Волосы, как тут и заведено, чёрные, глаза карие, кожа — светло-смуглая, обветренная, с лёгким оттенком загара, особенно на скулах. Лицо, как я уже сказал, симпатичное: маленькие губы и маленький нос, зато глаза большие, пусть и слегка узковаты. Взгляд усталый, но волевой — видно, что это не просто забитая жизнью селянка, каких я видел уже много. На самом деле, в селе у женщин жизнь несладкая, но Лу не растеряла волю к жизни и не сильно разбита осознанием факта, что села, родителей, соседей и мужа больше нет.
Фигура — тонкая, жилистая. Видно, что девчонка тянула плуг, носила воду и колола хворост. Руки узкие, но ладони со старыми мозолями. Платье — тёмное, выцветшее, перешитое, с заплатой на боку. Запах от неё — как от двора: немного прелых трав, земли, дыма и сушёной рыбы.
Роста она низкого — чуть-чуть не достаёт макушкой до моей груди. Но это она болела в детстве и селяне, в большинстве своём, плохо питаются, поэтому не вырастают богатырями дядьки Черномора…
— Надо аппаратуру вытащить… — сказал я, посмотрев на кузницу. — Эх… Ты это, если не хочешь смотреть на мою голую жопу, отвернись.
Снимаю с себя всю одежду, чтобы не сгорела зря, и решительно иду в пылающую кузницу.
— Ли, стой! — выкрикнула Лу. — Ты же сгоришь!
— Не ссы, Луся, я Дубровский! — усмехнулся я и вошёл в огонь.
Если надолго не задерживаться, с кожей ничего не случится.
Первым делом вытаскиваю наковальню. Затем мне в голову приходит рациональная идея и я иду к колодцу. Обливаю себя водой и набираю ещё ведро.