Фэнь — это 3⅓ миллиметра, как мне сказали в Храме — это установили древние герои, уже давно ушедшие во внешний мир и, скорее всего, столь же давно погибшие. Три фэня — это 9,99 миллиметров, то есть, десять миллиметров. При изготовлении всё равно сильный разброс, поэтому я просто условно считаю каждую картечину десятимиллиметрового диаметра.
Картечь такого калибра — это очень серьёзный аргумент, способный сильно видоизменить внутренний мир жертвы…
— Вы готовы? — подошёл я к командиру батареи, байчжану Ци Гуауэю.
— Да, величественный герой, — поклонился тот.
Пареньку лет двадцать пять, а он уже сотник. Но это потому, что он в артиллерии — у них звания не соответствуют реальному количеству подчинённых. Ну и подняться в артиллерии легче, потому что дело рискованное и непростое. Главный риск — орудие может взорваться к хренам по непонятным причинам при любом выстреле. Русская рулетка.
«Блядь, как бы мне сейчас не помешал Наган…» — замечтался я.
— Мы готовы, — произнёс Гуауэй.
— И правильно, — кивнул я. — От вас зависит исход этого боя.
Становлюсь на место наводчика 1-го орудия.
Я оснастил эти хреновины примитивными прицелами, на случай, если придётся стрелять на дистанцию. Испытания показали, что перемещающаяся по прицелу планка имеет что-то общее с реальностью и на неё можно ориентироваться при прицеливании.
Казённый затвор моей авторской конструкции, предназначен для стрельбы исключительно картечью, а от полноценных ядер его начинает сильно хуёвить, ну и расчёту такое тоже не в кайф — пороховые газы пробиваются через все имеющиеся щели и обжигают людей.
Думаю, это связано с тем, что ядро, как бы, плотно закупоривает ствол, тогда как деревянная основа картечного заряда разрушается практически сразу и пороховые газы легче проходят через ствол и меньше прорываются через казну.
В строю двадцать четыре орудия в шести батареях, а ещё шесть орудий в двух отдельных батареях — в «тачанках». Это мобильные телеги, на которых установлены полевые орудия — в них запряжены четвёрки лошадей. По батарее на фланг, специально для неприятного сюрприза противнику в финальной фазе грядущего побоища…
Наконец, противник потерял терпение и протрубил в рог. Вражеские солдаты, с нетерпением ждавшие начала, тронулись и пошли на сближение.
Ван Цзоу лично дал приказ, ему это было очень важно, и солдаты перед полевыми орудиями разошлись.
Навожу прицел, выставленный на четыреста метров, ровно на строй вражеских солдат.
Отхожу от прицела и подношу раскалённую «кочергу» к запальному отверстию. Затравочный порох загорается, пламя проникает в отверстие, а затем раздаётся оглушительный выстрел.
Густое облако дыма заволокло пространство перед нами, но я успел увидеть, как картечь врезалась во вражеский строй.
Остальные орудия тоже отстрелялись и результат их работы я увидел очень хорошо — картечь рвала тела вражеских солдат и оставляла после себя широкие пробелы в строю.
— Быстрее, заряжай! — скомандовал я, отвинчивая казну.
Обычные артиллеристы прилагают к этому немало сил, потому что я сконструировал уебанский механизм, не предусматривающий даже ручки для удобства раскручивания — в следующий раз, если он будет, обязательно предусмотрю. Но мне это никаких неудобств не создаёт — легко раскручивается и легко закручивается…
Кто-то из артиллеристов уже обжигался об казну, но мы предусмотрели толстые перчатки, поэтому больше инцидентов не происходит.
Заряжающий отработал оперативно — пробанил ствол через казну, вставил заряд картечи, затем пороховой заряд, а потом, после того, как я завинтил казну, почистил запальное отверстие щёткой и щедро насыпал затравочный порох.
Прицельный ползунок съехал от выстрела на отметку двести метров, но я снова перевёл его на четыреста и повернул орудие примерно на пять градусов левее.
Снова подношу «кочергу» и происходит выстрел. Мы выстрелили раньше всех — я подобрал себе лучшего заряжающего.
Произошёл наш выстрел, а через секунды после него грохнул залп. Автоматизм — вот до чего я довёл моих артиллеристов…
Перестрелка ещё не началась, а противник уже понёс значительные потери. Круто? Ещё как, блядь!
«Знали бы мама с папой, что родили гения военного дела…» — подумал я. — «Отец до конца жизни считал, что я конченый ебанат и долбоёб… А видишь, как получилось…»
Хотя, он бы точно не одобрил того, что сейчас происходит. Он, вообще, был довольно-таки миролюбивым человеком. Как он хуесосил любые военные конфликты, происходившие на постсоветском пространстве — почему-то он считал, что всё это лишь эпизоды одной большой гражданской войны.