— Бронте? — В дверях стоял Теннисон. — Что случилось?
Я схватила со стола нетронутую матерчатую салфетку, прижала её к ране. И тут осознала, что хнычу, как раскапризничавшийся ребёнок. Вот стыдобище!
— Всё пропало, Теннисон! Всё пропало!
— Пошли! — Он вцепился мне в локоть и потащил в ванную.
Там он принялся шарить в аптечке в поисках пластыря, а я тем временем промывала рану, наблюдая, как розоватая струя утекает в слив.
— Прижми посильнее, — посоветовал он.
— Не рассказывай мне, как надо останавливать кровотечения! — огрызнулась я. — Если помнишь, я даже на курсы первой помощи ходила!
— Ладно-ладно. Я всего лишь пытаюсь помочь, о-кей?
Я промыла рану перекисью, и брат протянул мне пластырь.
— Дай я заклею, — предложил он. — Ты не сможешь одной рукой.
Тут он был прав. Он аккуратно наложил пластырь и разровнял края.
— Ну вот, — удовлетворённо кивнул он. — Думаю, обойдётся без швов.
Я глубоко вздохнула.
— Спасибо, Теннисон.
— Не за что.
Приятно осознавать, что хоть мы с братом частенько ругаемся, такие моменты, как этот, всегда нас сближают.
Мы так и остались в ванной. Теннисон закрыл дверь и присел на крышку унитаза, а я расположилась в сухой ванне. Не слишком подходящее место для срочного совещания близких родственников, но, с другой стороны — в тесном пространстве семейной ванной есть что-то удивительно успокаивающее.
Я рассказала Теннисону о том, с какими словами Брюстер покинул меня.
Он рассказал о тех случаях, когда он поднимал трубку зазвонившего телефона, а на том конце её тут же бросали. А ещё брат как-то раз случайно подслушал, как мама говорила кому-то слова, которые ей не следовало бы говорить никому, кроме папы.
— У мамы есть любовник, — подвёл итог Теннисон.
Вот так, открытым текстом, без прикрас. Голый факт.
— Думаешь, это из-за того, что папа сделал в прошлом году?
— Может быть, — сказал брат. — А может, и нет. Может, так оно и должно было случиться?
В прошлом году мама с папой постарались скрыть от нас свои неурядицы, но мы с Теннисоном знали, какую штуку отколол наш папа. Она привела нас в ярость — папы не должны иметь… подруг, пусть даже на короткий срок. Пусть даже это случилось только один раз. Вот просто не должны — и всё. Но иногда такое случается. Факт, от которого не спрячешься. Не имею понятия, что там по статистике. Наверно, надо бы глянуть цифры.
Итак, это случилось, и папа был поставлен перед выбором: либо бросить свою… гм… подругу и перевернуть небо и землю, чтобы восстановить отношения с мамой, либо развестись. Он выбрал маму. Мы с Теннисоном видели, как он старается искупить свою вину — не только перед мамой, но и перед своими детьми. Похоже, нам вполне хватило этих его усилий, чтобы простить его — во всяком случае, частично. Я думала, что так же было и с мамой. Но, как выяснилось, её рана оказалась куда более глубокой.
Внезапно мои мысли устремились к Брюстеру. Хотя думать о нём было больно, но всё же легче, чем о родителях. Его легче обвинить. Чем дольше я размышляла о том, что он сделал, тем больше злилась. Когда надо было спасти этого парня от того неведомого ужаса, которым был полон его мир, то я протянула ему руку помощи, а вот когда что-то серьёзное случилось с моим собственным миром — он не просто ушёл, он сломя голову удрал!
— Он умыл руки, — пробормотала я. — Просто бросил меня в самый трудный момент…
— А ты ожидала, что он станет островком безопасности в бурном море жизни? — хмыкнул Теннисон. — Знаешь, репутация отпетой шпаны так просто с неба не падает.
Тоже мне оправдание. Его поведению нет оправданий! Если бы я могла быть хоть в чём-нибудь в этот вечер уверена, то это в том, что Брюстер поступил бесчестно.
— Ненавижу его, — сказала я и в этот момент верила всей душой в то, что говорила. — Ненавижу!
Заскрежетала открывающаяся дверь гаража, а затем мы услышали, как завёлся мотор. Кто-то уехал. Не знаю кто — мама или папа — да и знать не хочу.
— И что теперь? — проронил Теннисон.
Вот так сюрприз. Из нас двоих именно Теннисон всегда прикидывался, будто у него на всё имеется готовый ответ.
— Что-что, — буркнула я. — Дело дрянь, вот что.
— Думаешь, будет слово на букву «Р»?
— Сначала на букву «С», — возразила я. Не могу себе представить — наши родители в сепарации.[13] Кто выедет — мама или папа? Позволят ли нам выбрать? И если да, то как мы вообще можем кого-то выбрать?
Больше мы с Теннисоном не произнесли ни слова — а что тут ещё можно было сказать? Однако из ванной не ушли, потому что здесь было единственное место, где мы чувствовали себя в безопасности. Вот так мы и сидели в молчании, желая только одного — впасть в спячку и проспать все грядущие ужасы. А ещё — чтобы пришёл волшебник и забрал себе всю нашу боль.