Оля слегка приоткрыла глаза и едва заметно улыбнулась.
— Псих…
Вошла медсестра со шприцем и ампулкой.
— Ну и нахалы! Уходите немедленно! Вот и хорошо, что ей лучше… Укол необходим, она под наблюдением…
Ребята вышли.
— Второй раз с ней такая штука, — проговорил Онегин.
— Ты что ей шептал? — спросил Левка.
— Производственная тайна! — ответил Стас. И в его голосе опять не было шутки. — Дай коробку.
Левка достал красную коробочку с собачьей мордой. Стас сунул ее в карман.
… До остановки автобуса они шли втроем. Разговаривать не хотелось. Первым отделился Стас. Он, не прощаясь, вскочил в свою «шестерку» и уехал. Левке — в противоположную сторону. Ему надо перейти улицу и сесть в троллейбус.
— Погоди! Мне хочется с тобой поговорить, — произнес Филипп, не подавая руки.
Левка посмотрел на Филиппа и усмехнулся. Он догадывался, в чем дело.
— Ты дал Кире номер телефона?
— Нинкин? Я! А что?! Я так растерялся, услышав ее голос, что тут же дал номер телефона… Ты ведь знаешь, как я недолюбливаю Киру.
— Она тебе платит тем же.
Левка пожал плечами.
— Мой троллейбус! Пока!
— Успеешь! Черт с ним, с телефоном! Но кто тебе дал право сообщать Кире, что я хочу жениться?!
— О! Это — упущение! Но клянусь, мне захотелось ее позлить. Представляешь, такой случай. И потом, хорошенькое дело, не так часто женятся мои друзья, чтобы я еще молчал!
— С телефоном ты поступил как баба… Настоящий мужчина порекомендовал бы ей узнать у меня. А с болтовней о женитьбе ты поступил как трепло! Ясно?! — Трепло! — повторил Филипп, глядя в большие черные Левкины глаза.
На них стали оборачиваться люди. Можно отойти к ограде сквера. Для этого надо сделать три-четыре шага… Отошли.
— Ты что молчишь?!
— Я слушаю. Мне хочется знать, что ты еще думаешь обо мне?! — произнес Левка.
Филипп выругался и повернулся. Левка стремительно загородил ему дорогу.
— Ты слишком много наговорил, чтобы просто уйти. Ты должен извиниться…
— Я?! — Филипп с искренним изумлением оглядел Левку. Его сжатые кулаки. — Мне извиняться?! Скажи спасибо, что я тебе не дал по шее.
— Извинись! — повторил Левка. — Если хочешь, чтоб я хоть немного тебя уважал.
— Плевать мне на твое уважение, — разозлился Филипп. Он не понимал Левку, и это его злило. Левка чего-то недосказывал. Секундное выжидание… Левка молчал, глядя Филиппу в глаза. Надоело. Филипп прошел, отодвинув Левку плечом.
На углу возле газетного киоска стояло несколько человек. Филипп пристроился к очереди и купил «Вечерку». Он редко покупал эту газету. Он и сам не знал, что его заставило это сделать сейчас. Отойдя от киоска, он развернул газету и, делая вид, что читает, бросил взгляд на остановку.
Левка стоял у ограды. И вероятно, смотрел на него. Издали трудно разобрать… Ну и пусть смотрит. Сейчас подойдет троллейбус, и Филипп уедет. Подошел троллейбус… Потом подошел еще троллейбус. Стоять посреди тротуара с развернутой газетой глупо и неудобно. Затормозил третий троллейбус… Филипп сложил газету и подошел к Левке.
— Что ты стоишь?
— Жду, когда ты вернешься.
— Ну вот я вернулся.
— Извинись!
— Идиот! Если ты не перейдешь улицу и не влезешь в свое такси, я уйду, посмотришь.
— Твой тон можно расценивать как извинение, — проговорил Левка. — Все в порядке. Я пошел.
— Что означают твои намеки?! Я по носу вижу, что ты мне хотел что-то сказать.
— Слушай, ты, порядочный человек… Однажды я тебя познакомил с девушкой. Мне нравилась эта девушка. Ты это знал. Потом я пришел с ней к тебе домой. Я пришел. Но вскоре я ушел. Девушка осталась у тебя. Моя девушка. С ней я встречался. Ты это знал. И вместо того чтобы дать понять, что она персона «нон грата», ты, ее пригласил пить кофе. Все как в порядочном доме. Я должен был сказать тебе: подлец! Но я молчал. Мы друзья. Я ждал. Ты с ней виделся каждый день. Я с тобой также виделся каждый день. Мы с тобой говорили о чем угодно, о ней — нет! Ее не существовало! «В семье повешенного не говорят о веревке», и эта сентенция тебя устраивала. За ней ты скрывал свою трусость. Я во второй раз имел право сказать: подлец… Я опять молчал. Ты считал, что Левка — чудак, что Левка — так себе, что Левка обойдется. Ты пользовался нашей дружбой как трус. Но ты заговорил. Когда я чем-то тебе не угодил.
— Я люблю ее.
— Ты считаешь, что это панацея от элементарной порядочности?! Черт с тобой, люби! Но ты не имеешь права плевать мне в душу своим высокомерным чванством.