…Стас и Филипп остановились у Борского в деревянном домике на четыре семьи. Борскому принадлежали комната и кухня. Вместительная кухня превратилась в домашнюю мастерскую по ремонту аппаратуры. Тут стоял и старенький венгерский „Этвеш“, и кварцевые гравиметры, и магнитометры. На дверях кладовки надпись: „Стоп! Термокамера!“. На широкой плите разбросаны инструменты.
— Знаете, в пургу очень удобно работать дома. Веселей, — оправдывался хозяин, жестом приглашая их в комнату.
Комната была большая и очень чистая. Даже не верилось, что у Борского такая чистая комната. Дощатая перегородка делила ее на две неравные части. На перегородке стрелочки-указатели: „Для ума“ и „Для души“…
„Нет, я его убью… Он боится“ заблудиться в своей пещере», — подумал Стас и спросил:
— Надеюсь, фарватер в туалет указывают специальные маяки и путеводители?!
— Прямо и налево. У амбара.
Стас вышел.
— Я его возненавижу, — проговорил Борский.
— Напрасно. Он неплохой парень, — ответил Филипп.
— Самодовольный циник и эгоист, — настаивал Борский.
В отсеке «Для ума» на стене висела карта изогам и структурная карта района. В шпагатных качалках — рулоны миллиметровки и кальки. На столе книги и журналы. Два некрашеных табурета. Платяной шкаф. Обитель ученого-аскета… В, отсеке «Для души» рядом с кушеткой, покрытой слежалой оленьей шкурой, стоял низкий желтый столик на черных ножках. Явная самоделка. Книжный шкаф. Цветные занавески во всю стену. В углу магнитола «Неринга» с откинутой крышкой.
— «Наутилус» капитана Немо на диком дне океана, — проговорил Филипп, оглядывая комнату. — Ну и терпение у тебя, Борский!
— Женщина убирает. Договорился тут с одной, — ответил «капитан Немо» в джинсах цвета хаки. — Остров цивилизации…
Филипп остановился возле книжного шкафа. Книг было немного: Юрий Казаков, К. Паустовский, В. Солоухин. И в основном журналы. На двух нижних полках по секциям — картонные коробки магнитофонных лент. Над каждой секцией название: «Диксиленд», «Свинг», «Боп», «Кул»… Всего девять секций.
— Джаз — мое старое увлечение, — проговорил Борский. — Еще с университета… Хотя сам совершенно не играю. Я коллекционер.
Появился Стас. Он оглядел комнату. «Модерн» в тайге не произвел на него никакого впечатления.
— Интересно, где мы расположимся? — проговорил Стас.
— Ах да… У соседей была раскладушка, — засуетился Борский и вышел.
Филипп повернулся к Стасу.
— Есть такая восточная мудрость: «Придя в гости, оставь у порога спесь». Или что-то в этом духе…
— Он меня раздражает. Он и его бороденка, — грубо ответил Стас. — Рафинированный столичный мальчик играет в Амундсена…
— У тебя плохое настроение?
— Идите вы к черту!
Начальника базы Манукяна застали в камералке. Он рассматривал через бинокуляр шлифы какой-то породы. Рядом стояла лаборантка.
— Неужели я не могу разобраться в этом образце? — раздраженно говорила девушка.
— Вера, минуточку… Я твой хлеб не отнимаю. Рабочий день не кончился, Вера, — бормотал Манукян, пряча глаза в тубусы бинокуляра.
— Георгию Месроповичу привет!
— Борский-джан! Я тебя жду, как маму! — Манукян вскочил. Поздоровался с Филиппом и Стасом так, словно они знакомы двадцать лет и пришли из соседней комнаты.
— Ты помнишь незаконченный восьмой профиль?! Вот образцы из трех шурфов… Сплошной ильменит и пироп. Посмотри! — Манукян потащил Борского за руку и усадил на высокий стул перед бинокуляром. — И не говори мне, что надо отрабатывать северный участок… Немедленно заканчивай восьмой профиль…
Борский смотрел в тубус.
— Хорошо. Вы кто такие? — обратился наконец Манукян к Стасу и Филиппу. Филипп объяснил. Но, кажется, Манукян не понял. — Слушай, зачем мне эти изотопы?! Мой складчик боится. Думает, атомные бомбы. Какой-то дурак его напугал… Расчет просит.
Филипп посмотрел на черные усы и веселые глаза Манукяна и еще раз объяснил.
— Вот теперь понятно… Живите! Испытывайте прибор. Очень рад!
Борский откинулся от тубусов и, усмехаясь, полез в карман. Он достал приказ и протянул Манукяну. Тот прочитал и стал серьезным.
— Глупые люди… На пятнадцать рублей меня оштрафовали. — Манукян подошел к стене и постучал. В камералку вошел парень. — Костя, когда сеанс с Нюрбой?
— Через час, Георгий Месропович.
— Как, по-твоему, хорошая шутка в зоне вечной мерзлоты стоит пятнадцати рублей и выговора?