Алтаев Ал (Ямщикова Маргарита Владимировна)
Гроза на Москве
Ал. АЛТАЕВ
(Маргарита Владимировна Ямщикова)
Гроза на Москве
Роман
В центре романа Ал. Алтаева "Гроза на Москве" - сложные социальные конфликты, семейные драмы, характерные для времени правления Ивана Грозного.
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава I. В ЗОЛОТОЙ КЛЕТКЕ
Глава II. ПОВЕЛИТЕЛЬ
Глава III. БЛАЖЕННЕНЬКИЙ
Глава IV. ОКНО В ЕВРОПУ
Глава V. ПЕРЕД ЛЮТОЙ ГРОЗОЙ
Глава VI. ОПРИЧНИКИ
Глава VII. СЛОБОДА НЕВОЛЯ
Глава VIII. ЦАРЬ И МИТРОПОЛИТ
Глава IX. БЕСЧИНСТВА КРОМЕШНИКОВ
Глава X. БЕЛЫЙ ГОЛУБЬ
Глава XI. СТРАШНЫЕ ГРЕЗЫ
Глава XII. БЕДА ЛЮТАЯ
Глава XIII. ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА
Глава XIV. ЗАТЕЙНЫЕ КОЗНИ
Глава XV. СМЕРТЬ ЦАРСКОЙ НЕВЕСТЫ
________________________________________________________________
Глава I
В ЗОЛОТОЙ КЛЕТКЕ
Яркое, как будто и не сентябрьское, солнце высоко стояло над Москвою.
Почти отвесно падали лучи его на пустынные улицы. В эту пору, согласно стародавнему обычаю, закрывали все лавки для послеобеденного сна и город точно вымирал.
Было тихо в Кремле, и дворец казался завороженным. Царицына опочивальня тонула в полутьме; шелковые занавески закрывали окна, и только в одном месте, там, где занавес зацепился за резную спинку скамьи, узкою полосою ворвался в комнату луч солнца, и в нем дрожали пылинки; он скользил по полу, выложенному зеленым и черным дубовым паркетом в клетку, перешел на зеленый бархат широкой скамьи, на которой после обеда отдыхала царица, и зажег тысячами искорок золотую бахрому, а бархат в ярком свете стал гореть как изумруд. У стены, в глубине покоя, торжественно темнела высокая пышная кровать с алым пологом, на которую днем царица не ложилась.
Солнечный луч дерзко заглянул в лицо царицы. Она зажмурилась и засмеялась тихим, прерывистым смехом.
Сидевшая возле старица-монахиня елейным голосом говорила:
- "Душа чиста, как девица приукрашена всякими цветами, стоит превыше солнца; луна под ногами равна есть ангельскому существу. Души святые стоят у престола Господня, яко..."
Услышав смех царицы, она засуетилась:
- Ахти, матушка, ахти мне бедной! Соснуть не изволишь! Али солнышко помешало? - Старица встала, чтобы поправить штору, но гибкая рука в запястьях удержала ее.
- Не надо, мать Агния, сиди! Сказка твоя надоедливая, расскажи другую...
Царица зевнула и потянулась. Старица подняла веер с серебряной позолоченной ручкой, усыпанной бирюзою, и замахала им над головою царицы.
- Лежи, лежи, матушка, почивай...
Но царица Марья потянулась и села. Две распущенные волнистые косы упали ей на колени и скатились до самого пола, как две черные огромные змеи. Она заломила над головою белые руки, гибкие, с ямочками на локтях и еще детскою припухлостью на тонких пальцах. Из-под опущенных ресниц глядели большие черные глаза, бархатные и нежные, с влажным блеском; смелым взмахом взметнулись над ними тонкие дуги бровей; трепетали и раздувались нежные розовые ноздри, а из-под алых губ блестели белые, ровные, как жемчуг, зубы. Распустилась ее верхняя сорочка, шитая жемчугом и золотом, расстегнулась на груди запона и обнажила длинную лебединую шею. На этой шее как-то странно было видеть золотой крест - сколько было дикой удали и задора во всей едва сложившейся полудетской фигуре царицы.
Ей едва минуло двенадцать лет. До прошлого года жила она далеко от Москвы, в княжестве Пятигорском, у своего отца князя Темрюка; с утра до ночи носилась она на диких конях по горам, любовалась солнечным восходом на белоснежных горных вершинах, слушала, как звучат серебряным звоном колокольчики овец, пасшихся в степи, слушала дикие черкесские песни родины, сама плясала с бубном, задыхаясь от счастья, и играла в куклы, и стреляла из лука, - и вдруг ей сказали, что она поедет в Москву. Ее одели в странное платье с длинными рукавами, падавшими до самой земли, в котором она не могла повернуться, ей надели на голову тяжелую повязку, всю в драгоценных камнях, разлучили с любимыми подругами, с горами, степью и увезли. Ее окружили новыми людьми, которые глядели на нее с любопытством, льстиво и угодливо говорили с нею, а за спиною осуждали ее.
Ее уже никто не звал ласково Лейла; грубо, сурово выговаривалось новое имя царской невесты, а потом царицы - Мария. Она не знала, как ступить, как сесть, как сказать слово; кругом шептались о том, будто бы в царском дворце гнездится измена; она слышала от отца и брата Мамстрюка, будто прежнюю царицу Анастасию злые вороги извели чарами и ядом, и содрогалась, думая, что и ее может постигнуть та же участь. Чужд ей был этот высокий с орлиным взглядом голубых проницательных глаз русский царь Иван Васильевич. Сначала ее прочили в невесты турецкому султану, что был одной веры с ней и чтил свято великого пророка Мухаммеда, и рассказывали ей о причудливых садах в гареме турецкого султана, о драгоценных камнях в ларцах его жен, о фонтанах, что поют день и ночь сладкие песни, - и тогда у нее замирало сердце от восторга. Но судьба распорядилась иначе. Лейлу увезли в Москву как дочь покоренного русским царем князя. Она видела, как склонялся отец ее, гордый Темрюк, к ногам русского царя; она видела, как сильный могучий брат ее Мамстрюк должен был бросить своих жен и приехать покорным рабом в Москву; она видела, как он, брат ее, отрекался от пророка и клялся верить в другого Бога и жить с другой женой, что выбрал ему царь...
И видела черкесская княжна, как могуч этот царь, ее будущий муж, и сознавала, что все должны ему покориться, как покорились князья разоренного Казанского царства... Видела черкесская княжна Лейла, как один казанский царь, Эдигер, был именуем Симеоном и как он женился на дочери именитого боярина Кутузова, а другой князек, маленький Утемиш-Гирей, рос во дворце, учился по-русски и как будто даже стал забывать родной татарский язык. И Лейлу крестили; к ней приставили благочестивых монахинь, стали учить говорить по-русски, по-русски молиться. И она покорилась...
Веер в руках старицы Агнии мерно колебался.
Мария быстро склонилась к подголовнику скамьи, где хранились под замком ее украшения, и рассыпала все это на коленях.
- Открой завесу! - приказала она Агнии. - Открой окно!