— Запомнила. Если Матини уже дома, может быть, сказать ему о вашем приезде?
— Не надо, я приехал не один, а с человеком, от которого должен все скрывать. Потом расскажу.
— Когда вас ждать?
— Постараюсь прийти как можно скорее. Все зависит от обстоятельств… А теперь прощайте, мы заболтались. Впрочем, еще один вопрос: Курт получил мое письмо из Мадрида?
— Ни строчки. Мы дважды переезжали, может быть, поэтому.
— Гм… может быть и так.
Григорию тоже хотелось верить, что письмо затерялось в дебрях какой-нибудь итальянской почтовой конторы, но в сердце уже закралась тревога. Ведь не исключен и другой вариант. В Мадриде письмо задержала цензура. Как ни обдумывал он каждое слово, но что-то же могло возбудить подозрение контрразведки. Допустим, произошло именно так. С какими бы данными вышел на поиски анонимного адреса он сам, Григорий Гончаренко? Фамилия адресата и его национальность — раз, дата отправления письма — два, письмо написано по-немецки — три. Значит, аноним тоже немец, проживающий в Испании… Курт Шмидт. С кем он может быть связан в Испании? Очевидно, не с девушкой и не с родственниками. Ведь бежали туда люди иной социальной прослойки, в основном, нацисты. Будь у Курта среди нацистов влиятельный родственник, парень не служил бы денщиком, а занимал бы должность повыше. Итак, связи у него могут быть только по линии служебной. Например, с его гауптманом бароном фон Гольдрингом. А куда девался Гольдринг, очень легко узнать у Думбрайта и Нунке. Стоит только испанской контрразведке обратиться в школу «Рыцарей благородного духа» — и на Фреда Шульца падет подозрение. Тем более, что дата отправления письма совпадет по времени с его пребыванием в Мадриде. Правда, раньше надо докопаться до личности Курта Шмидта. Но и это дело несложное. Не такое уж сложное… Чушь, я просто нервничаю… Испания большая. Почему именно школа неподалеку от Фигераса привлечет внимание контрразведки? Не может этого быть! А запеленгованная радиопередача? Нунке и Думбрайт пришли тогда к единодушному решению: кто-то прятался в таверне и передавал шифровки. Так было спокойнее для руководства школы. А вот испанская контрразведка, поверила ли она в эту версию? Ему, Григорию, собственно говоря, наплевать, как все обернется: еще неделя, ну, две… А вот Домантович, Домантович…
Фред Шульц вернулся в кабинет с таким беззаботным видом, что ни Рамони, ни Марианне даже в голову не пришло, как сильно он взволнован.
— Ночные феи просили передать вам, синьорина! Осторожно, осторожно, не уколитесь!
— О, какая прекрасная роза! Вы настоящий рыцарь, синьор!
— Буду очень рад. Конечно, если не возражает ваш жених.
— А может, и мы с вами отбросим церемонное «синьор» и все вместе выпьем на брудершафт? — Рамони вопросительно взглянул на своего гостя и взял бутылку.
— Тогда мне еще приятнее будет ваше и Марианнино общество!
Рамони разлил коньяк и первый поднял бокал.
— За наше знакомство, Фред!
— За будущее — ваше и Марианны!
Коньяк был не очень крепким, и не лучшей марки, но девушка заметно опьянела. Она начинала говорить об одном, перескакивала на другое, бросала колкие замечания в адрес Витторио, а то вдруг некстати смеялась, или чуть ли не плакала. По отдельным репликам Григорий понял, что граф не явился на свидание, выставив девушку на всеобщее осмеяние. Но по всему чувствовалось — не это главная причина ее раздражения, неуверенности, беспокойства. Она таилась глубже, подтачивала сердце и душу. Марианна напоминала тонкий, надломленный тополек, который гнется от ветра, трепеща всеми листочками.
Поймав мрачный взгляд Витторио, Григорий глазами указал на Марианну. Тот утвердительно кивнул.
— Марианна, пора ехать. Я отвезу Фреда, потом вас.
— Но я еще не осмотрела как следует ваш кабинет!
Девушка вскочила с места и стала разглядывать картины и разные безделушки на письменном столе. Вдруг она вскрикнула:
— Мой подарок! Вы его сломали!
— Завтра же отвезу ювелиру, он приделает новое лезвие, — успокаивал ее Витторио, и хотел было обнять девушку за плечи. Она выскользнула, рукой отстранила Рамони и, упав головой на стол, зарыдала.
— Плохая примета… Плохая примета… Боже, какая плохая! — прорывалось сквозь слезы.
Ни Григорий, ни Витторио, ни сама Марианна не догадывались тогда, как быстро оправдаются тяжелые предчувствия девушки.
На сцене появляются трое
— Синьор Матини уже вернулся?
Стефания оголенной по локоть рукой вытерла пот со лба, кряхтя, разогнулась и бросила выбивалку на кучу половиков. Прежде чем ответить, она цепким взглядом окинула фигуру молодой женщины, как бы взвешивая: ответить той просто «нет» или рассказать более подробно, куда и зачем поехал доктор, и как бог вознаградил его за все лишения, вежливость и доброе сердце.
Скромный наряд и отсутствие косметики говорили в пользу незнакомки, но сухой блеск глаз, прерывистое дыхание, нетерпеливая страстность, с какой она ждала ответа, вызывали подозрение:
«Второй раз приходит, и так горюет, что не застала. Гляди-ка, прямо глазами ест! А уж если женщина начинает бегать за мужчиной… если начинает преследовать его… известно, чем тогда кончается. Десятью дорогами станет обходить ее, так она опостылеет, какой бы красавицей ни была…»
Засидевшись в девушках, Стефания, однако, считала себя знатоком мужских сердец, созданных по особому образцу и подобию и совершенно отличных от женских! Сейчас Стефания, отстаивая интересы Матини, которого она вынянчила, тем не менее не могла побороть чувство жалости к незнакомке.
— Уехал, и ни слуху, ни духу. Все они одним миром мазаны.
Растерянность, почти отчаяние промелькнуло на лице женщины. Минуты две она стояла, словно колеблясь, сказать или не сказать, потом молча кивнула и быстро пошла к воротам.
На улице силы, казалось, совсем покинули Агнессу. Прижавшись плечом к ограде, женщина бессмысленно глядела вперед, не решаясь двинуться с места, не зная, куда идти. Ведь она не могла вернуться домой ни с чем.
Волнения, связанные с путешествием, и усталость после дороги окончательно свалили Иренэ. Она лежала неподвижно, словно куколка, не подавая голоса. Только из куколки в свое время выпорхнет красивая бабочка, а Иренэ… сможет ли она когда-нибудь хотя бы встать на ножки?
Вначале все как будто шло хорошо. В небольшой гостинице на Кола ди Риенцо Агнесса сняла неплохой номер: солнечный, с большим окном и балконом. Иренэ очень радовалась, что они живут недалеко от Ватикана. Сам воздух здесь казался ей целебным. Но уже на следующий день девочка стала слабеть, а после тревожной ночи не смогла сесть. Вместе с этим пришло полное равнодушие ко всему и ко всем.
Оставив девочку на служанку, которую ей порекомендовала хозяйка гостиницы, Агнесса бросилась разыскивать Матини, успокаивая себя тем, что через полчаса придет знающий врач, и не просто врач, а еще друг Фреда, а уж он-то не оставит их без помощи. На поиски нужного номера по улице Двадцатого Сентября ушла масса времени. Таксист нарочно плутал по городу, а когда наконец Агнесса нашла дом, в котором жил Матини, выяснилось, что доктор в отъезде. За вознаграждение в тысячу лир шофер обещал помочь беде.
— Доктор, пхе… я привезу вам профессора, первейшее светило Рима. Мертвых поднимает с постели! Четверть часа, и будет у вас.
Но «светило», наверно, давно угасло, а скорее всего существовало только в воображении шофера. И уже только вечером хозяйка гостиницы привела в номер болезненного вида старика, который плохо видел, плохо слышал и, очевидно, давно оставил практику. Осмотрев больную, он долго сидел, задумавшись, над рецептурным бланком.
— Не знаю, синьора, правильно ли вы меня поймете. Все вы уж слишком верите в исцеляющую силу лекарств. Но эликсира жизни, синьора, нет. Что же, я выпишу вам одну микстуру. Надеюсь, она облегчит нынешнее состояние девочки… учтите, я говорю только о нынешнем состоянии. А больной необходимо специальное систематическое лечение, и мой вам совет — не теряйте времени.
«Не теряйте времени… не теряйте времени…» Словно маленькие молоточки, эти слова непрерывно, днем и ночью стучат в висках. Как надеялась Агнесса, что хоть сегодня застанет Матини, и он ей что-то посоветует! А выяснилось — снова надо ждать, ждать неизвестно сколько, надеяться неведомо на что.