— Вот, молодчина… Вот за это слово я бы дал и коня, если бы ты попросил. Ты сказал как настоящий мусульманин.
— Коня не надо, дайте в долг два чанача пшеницы. Верну с процентами.
— С процентами, конечно. Скорее пусть шайтан свернет себе шею, нежели йигит не сдержит слово.
— Спасибо, вот теперь, несомненно, ваша молитва будет принята аллахом и он воздаст вам по заслугам.
— Дай бог, аминь!
— До свиданья, всего вам хорошего, Джаббаркул-ата, — сказал Хатам, направляясь к мечети.
— И я туда, — Джаббаркул-ата поспешил сесть на осла. — Помолюсь в мечети за вас, сынок. Помолюсь всемогущему создателю, чтоб досталось вам то счастье, которого не довелось вкусить мне…
Понукая осла, Джаббаркул-ата поехал к мечети вслед за Хатамом.
В МЕЧЕТИ
Как ни тяжело было Хатаму тащить свою ношу, на душе у него сначала было еще тяжелее. Так тяжко было у него на душе, что хоть зажигай свет. Но теперь неожиданно просветлело. Даже дышать стало легче, бедняга повеселел. «Все-таки растаял скряга, — думал он, таща на себе этого самого скрягу, — если бы он не растаял, что было бы с несчастным Джаббаркулом? Оказывается, я кое-что могу и умею. Размягчил даже твердокаменное сердце Додхудая».
Он шел теперь быстро, чуть ли не вприпрыжку, забывая о боли в ноге. Он радовался, как ребенок. Ведь дверь хлебного амбара Додхудая открылась для Джаббаркула. Получит он семена. Так вот, интересно: чья же это милость, Додхудая или аллаха?
В то время как Хатам размышлял об этом, послышалась песня.
Додхудай, услышав слова песни, вдруг встрепенулся, забеспокоился, заерзал на плечах у юноши, начал оглядываться вокруг. Наконец он не выдержал и спросил:
— Хатамбек, откуда доносится этот голос поющего, чтоб ему сгинуть.
— Голос слышен, а поющего не видно.
— Нет, ты посмотри, хорошенько посмотри, он где-то поблизости. — Казалось, Додхудая обуял страх от этого голоса и этой песенки. Между тем Хатам и сам запел только что услышанные слова и даже зашагал, покачиваясь в такт песне:
— Что это еще за шутовство! — рассерженно закричал Додхудай. Меня тошнит от этой песенки. Или ты тоже лишился ума, как Камаль-лашкар? Замолчи же!
— А что случилось, хозяин?
— Он еще спрашивает, что случилось?! О, аллах, отверни от меня лицо этого негодника! Видеть его у меня нет мочи, от одного голоса его меня бросило и в жар и в холод.
— Но ведь многим людям нравятся его песни, — возразил Хатам. Я сам видел, что как только он появляется на улице, так его начинают упрашивать: «Камаль-вай, спой нам, не откажи, мы дадим тебе денежку». В ответ на это Камаль, приплясывая, говорит или напевает: «Песня за денежку не продается, песенка божья даром поется». Вот как он говорит. Многие считают его святым человеком.
— Не называй его святым, а то и сам увязнешь в грехе. Будь он проклят, этот бездельник! Вишь что поет: песня за деньги не продается. За деньги все продается, этот закон касается и таких безумных, как этот Камаль.
Песенка юродивого опять послышалась за бугром.
Додхудай закричал как в истерике:
— Чтоб из могилы слышался его голос! Ну-ка давай быстрее, я хочу оказаться в мечети до того, как появится этот поганец! Давай же скорее, скорее!
— Хорошо, хорошо, поторопимся. А ну-ка, животинушка, пошел, пошел! — Хатам ударил себя два раза по заду и устремился в сторону мечети, обгоняя и пешеходов и едущих на ослах. Но, обливаясь потом и запыхавшись, он приостановился.
— Ладно, отдохни! — примирительно разрешил ему Додхудай. — Голоса этого бездельника больше не слышно.
— А что плохого он вам сделал, что вы не можете его ни слышать, ни видеть!
— Не спрашивай! Да проклянет и накажет его аллах! А ты отдохни. Теперь мы уж скоро доберемся до мечети. Вместе помолимся там, услышим наставления муллы, как совершать добрые поступки, благодеяния. О, аллах, сохрани мою веру, приготовь мне райское местечко в загробной жизни!.. А что это такое стучит? Тук — тук… тук — тук…
— Что может стучать? Наверное, сердце мое от натуги стучит… А совершить намаз совместно с вами мне едва ли удастся.
— Почему же?
— Я не знаю молитв, которые читаются во время намаза.