Загрохотал гром. Несколько молний одна за другой ярко осветили небо. Одна за другой быстро погнались по небу черные тучи, нахмурило. Ветер все усиливался, поднимая пыль и мусор. Деревья закачались и зашумели. Птицы то поднимались кверху, паря на крыльях против ветра, то резко ныряли вниз, к земле. Сверкало и грохотало.
— Спаси аллах, пойдем скорее отсюда, мой Ходжа, не будем стоять здесь мишенью для молнии.
Как бы подтверждая его слова, ударом ветра обломило большую ветвь тутовника прямо у них над головами. Они побежали к жилищу Ходжи и вскоре оказались и а террасе. В то же мгновенье обрушился страшный ливень. Взрывы молнии то и дело освещали землю, но затем все вокруг покрывалось мраком.
— Видать, наше богохульство пришлось не по душе аллаху, мой Ходжа? Или, может, это виноват Камаль-сумасшедший?
— Все называют его сумасшедшим, но в его словах много правды и смысла. Вы, как видно, не поняли сути того, что наговорил там Камаль. «Размножились люди, которые сами совершают преступления, а вину сваливают на меня. Недалек Судный день. Тогда я рассчитаюсь с ними». Эти слова заставляют каждого человека задуматься. Нет, Камаль сказал такое, чего не сказал бы иной мудрец. И где? В мечети, прямо обращаясь к собравшимся. Нет, усто Карим, сумасшедший такого не сказал бы.
— Но ваш приятель Додхудай считает его сумасшедшим.
— Что вы такое говорите?! Какой приятель?
— Не обижайтесь, мой ишан Ходжа. Если вы считаете меня своим другом, то не должны обижаться. Но пусть вата нога впредь не ступает на порог Додхудая. Не стоит Додхудай вашей ноги.
— Но поймите, он мой клиент, и он — калека. Я же цирюльник, это мое дело в жизни, моя профессия. Клиентов я обслуживаю и у себя дома и хожу к ним домой.
— Расскажите мне как другу, спросить ведь — не грех, кем вам приходится тот юноша, который живет у вас и таскает на закорках Додхудая-калеку?
— Никем он мне не приходится.
— Но все говорят, что это вы представили юношу Додхудаю и устроили его в том доме в должности осла.
— Правду говорят, чужой рот решетом не покроешь.
— Так же, как не накроешь луну подолом.
— Верно, это я послал юношу в дом Додхудая, но я сделал это из жалости, пожалел несчастного человека, калеку. Я поступил так по своему убеждению. Разве помочь несчастному — не благодеяние?
— Думая совершить благодеяние, вы совершили недоброе дело. Не обижайтесь, но другу можно высказать горькую правду. Не знаю, соответствуют ли мои слова шариату и тарикату, но только я не считаю Додхудая совестливым и благочестивым человеком.
— Но ведь и вы нанялись к нему на работу и делаете мраморную колонну для мечети?
— Это я делаю не для него, а для людей. Моя колонна останется после его и после моей смерти. Это будет мое наследство народу, но я ведь не посылал своего сына к богачу Додхудаю, чтобы он ездил на нем, как на осле.
— В этом кишлаке я беззащитный пришелец, усто Карим. Может, я и неправильно поступил…
— Напрасно мы погорячились, мой ишан Ходжа. Если я сказал что-нибудь обидное для вас, простите. Я дал волю своему языку, думая, что другу можно все говорить напрямик. Извините меня…
…В то время как Ходжа-цирюльник и Карим-каменотес, укрывшись от непогоды, вели беседу между собой, Хатама с Додхудаем на закорках непогода застала в пути у Чертова моста. Внезапно подул сильный ветер и в одно мгновение сделалось темно, как ночью. Ветер крутил и нес землю, песок, комочки глины, мелкие камешки, так что нельзя было открыть глаза. Тотчас Додхудай закричал: «Хатам, Хатам, у меня глаза забиты землей, я ничего не вижу».
— Если б и вправду было так, — пробурчал про себя Хатам.
— Ты что-то сказал? У меня в глазах песок, не могу смотреть.
Молнии, гром, сильный ветер и бешеный ливень — все смешалось вокруг, а со стороны гор стал напирать сель — потоки жидкой и вязкой грязи вперемежку с камнями.
— Лохавла валь кувата… — От посланной напасти сам же нас и спаси, о всемогущий! — стонал Додхудай. — Хатам, нельзя ли нам укрыться где-нибудь поблизости от этой беды?
— До кишлака далеко. Ближе всего кладбище. Не желаете ли туда?
— Не время смеяться, что же мы будем делать? Меня лихорадит…
— Может быть, мне бежать, как можно быстрее?
— Нет, нет, меня и так растрясло. Тяжело дышать… Не умереть бы мне тут…
— Что поделаешь? Живы будем — на одной земле будем, умрем — в одной земле будем. Что на роду нам написано, то и сбудется.