«А пойдем, молодежь, я тебе свой архив покажу», ― призвал Тихонов. Они поднялись на второй этаж, где стоял многоярусный книжный стеллаж, подобный библиотечному. Однако на нем совсем не было книг, а лежали толстые папки-скоросшиватели, адреса в хороших коленкоровых переплетах, имелись и красивые дипломы в рамках с подставками. Ветеран снял с полки ближайшую папку, и Мэл увидел, что в ней хранятся пожелтевшие вырезки из периодических изданий: от «Пионерской зорьки» до «Калужской правды». Слегка повысив голос, Тихонов начал зачитывать тексты заметок, посвященных его подвигам и награждениям. Тут Мэл заскучал ― газетный слог всегда быстро утомлял его. Но, чтобы не обижать хорошего человека, достал «левую» тетрадку и сделал вид, будто конспектирует. За что позднее был вознагражден горячим наваристым борщом и новой порцией затейливых рассказов.
После Тихонова юноша почувствовал себя слегка утомившимся, но откладывать остальных ветеранов в долгий ящик не стал, сразу направившись к дому Стопаря, который удачно соседствовал с домом Богданова в конце улицы.
Стопарь обитал в старой, на вид чуть ли не дореволюционной, хибаре. Не обнаружив электрического звонка, Мэл долго стучался в ворота, пока наконец к нему не вышел нескладный, невеликого роста старичок, отличавшийся ухоженной бородкой и мохнатыми бровями, скрадывавшими черты лица. Стопарь выслушал объяснения Мэла, стоя на улице и подозрительно зыркая вокруг.
«Пионэр, значит? ― переспросил ветеран. ― Из пионэрской организации, значит? Ну-ну, заходи, пионэр!»
Мэлу сразу не понравился этот второй ветеран, но делать нечего, и он воспользовался приглашением.
«Ты как, пионэр, один ходишь? ― поинтересовался Стопарь, пропуская Скворешникова вперед себя. ― Никто тебя не подстраховывает?»
Мэл выразил свое недоумение; он не понимал, почему его должен кто-то подстраховывать.
«Время неспокойное, ― сообщил Стопарь. ― Враги кругом. Надо проявлять бдительность, пионэр».
Несмотря на свое более чем странное поведение, ветеран тем не менее усадил Скворешникова за стол на кухне и налил ему стакан чаю с цветками шиповника. После борща у Тихонова чай показался лишним, но приглашение, эта человечная деталь, убедила Мэла, что перед ним нормальный, а то, говорят, некоторые ветераны не в себе от пережитого на войне и встреч с ними следует избегать, по крайней мере если рядом нет взрослых. Это не их вина, конечно, но мало ли что придет контуженому в голову.
«Говоришь, интересно тебе о подвигах послушать?» ― уточнил Стопарь, с прищуром разглядывая подростка.
Мэл подтвердил и достал из портфеля свою тетрадь.
«Ты, значит, записи свои убери, пионэр, ― потребовал ветеран. ― Не для записей рассказываю. Не всё еще можно бумаге доверить».
Скворешников послушался ― уж больно грозный вид был у старика.
«Ты вот говоришь, значит, воевал ли я на фронте? ― Стопарь придвинулся к Мэлу, навис над краем столешницы, распространяя острый чесночный запах, и понизил голос до шепота. ― Воевал. Но не в Европе. Здесь воевал. В Москве. Понял, пионэр? На невидимом фронте!»
«Бойцы невидимого фронта» ― так называлась книга о советских разведчиках и американских шпионах, которую Скворешников взял однажды в библиотеке. Он прилежно прочитал ее, но не впечатлился: слишком уж сложными и приземленными показались ему игры разведок-контрразведок; в них не было героизма, который вырастает из искренней жертвенности, единственно возвышающей над сиюминутностью. Умом Мэл понимал, что на «незримых фронтах» героизм излишен, это кропотливая работа, которая не терпит суеты и эмоциональных выплесков, но душа жаждала иных приключений, чтобы позволяли выложиться до дна, просиять над миром, как просияли когда-то матрос Железняк и мичман Колесников. Поэтому к сообщению Стопаря юноша отнесся без особого энтузиазма: вряд ли его история будет интересней рассказов Тихонова о том, как наши солдаты сцепились с французскими легионерами у вокзала Аустерлиц. Но, как ни странно, бывший «боец невидимого фронта» нашел тему, захватившую воображение Скворешникова. Всё так же шепотом ветеран поведал Мэлу занимательную историю о том, как он в составе специальной группы выслеживал английских диверсантов, доставивших в Москву атомные фугасы. Диверсанты были хитры и изворотливы, расположились в подмосковных Мытищах, изображая из себя самое натуральное советское воинское подразделение с секретным регламентом: документы, обмундирование, техника ― всё честь по чести. Контрразведчики долго не могли понять и поверить, что диверсантами являются все военнослужащие части, а не несколько человек из числа солдат и офицеров. А когда всё-таки поверили, то пришлось развязать в Мытищах чуть ли не уличную войну. Главная сложность заключалась в том, что если бы командиры этого «липового» подразделения узнали о готовящейся серии арестов, они могли бы привести в действие атомные заряды, которые, что интересно, хранились в курятнике на территории «липовой» части. Тогда город Мытищи превратился бы в радиоактивные руины, а все его жители погибли бы. Скворешников вдруг вспомнил уроки гражданской обороны и не удержался намекнуть старому «бойцу невидимого фронта», что Мытищи так и так превратились в зону поражения.
«Ерунда, ― отмахнулся рукой Стопарь. ― Это потом уже было. А этих голубчиков мы взяли. Никто и не пикнул».
Однако после замечания Мэла ветеран заметно поскучнел, и юноша хотел уже с ним распрощаться, но тут Стопарь вдруг снова завелся: «Ты думаешь, пионэр, меня в запас списали? А вот нет, значит. Те, кто в контрразведке служил, на пенсию не уходят. Только ногами вперед, значит. Я здесь по делу. Важному государственному делу. За врагом наблюдаю, значит».
Сообщение заинтересовало Мэла. Он с любопытством спросил, кто этот враг?
«В соседнем доме живет, ― тихо-тихо, но со значением поведал Стопарь. ― Настоящий вражина, значит. Матерый».
Скворешников чуть не сболтнул, что собирается зайти как раз в соседний дом, но вовремя прикусил язык. Вместо этого он спросил, откуда известно, что сосед Стопаря ― «матерый вражина».
«Оттуда, ― со значением ответствовал ветеран. ― Отсидевший он, значит. А у нас просто так не сажают. Ясно тебе, пионэр?»
Мэл кивнул.
«То-то. Но ты смотри никому об этом, слышишь? ― Стопарь вперил жесткий взгляд в Скворешникова. ― А то сбежит этот проходимец, ищи его потом».
Мэл уточнил, считает ли бывший «боец невидимого фронта» своего соседа шпионом.
«Не… ― Стопарь покачал головой. ― Какой из него шпион? Он рухлядь, постарше меня будет, значит. Он внутренний враг. Ему наши социалистические успехи, как нож острый. Ты ведь и не знаешь поди, пионэр, что таких, как он, до войны много было. Если бы не товарищ Гришин, который их в ежовые рукавицы, то просрали бы всё, сдали бы страну томми и гансам. Ясно тебе, пионэр?»