— Это невозможно!, — крикнул толстяк из третьего ряда.
— Расстрелять подлеца!, — заверещал кто-то истошно с самой галерки.
А Лезурье вдруг молча уселся на свое место, весьма удивив этим Хармана. Но тут шум, нарастающий безудержной волной вдруг мгновенно стих. Из ближайшей стены вышел молодой человек в элегантном черном костюме с небольшой тросточкой и вспорхнул к столу. Озорно тряхнув копной русых волос, он медленно обвел зал глазами.
— Меня зовут Бенни Адамс. Я упраздняю вашу прогнившую Новую Цивилизацию и объявляю Ирию своей империей.
Тут же зал взорвался воплями, вернее готов был взорваться. Адамс поднял руку и звук пропал. Растерянные члены совета еще какое-то время беззвучно разевали рты.
— Господа, я не люблю шум. Прошу это усвоить раз и навсегда. Кстати, я никому не разрешал покидать собрание!, — несколько фигур, торопливо пробирающихся к выходу, рухнули словно подкошенные на пол. — Я не намерен вас ниспровергать, если вы присягнете мне на верность. Кстати, хочу сразу предупредить, тот, кто будет неискренен, погибнет, тот, кто не решится… я подумаю, что с ними делать, но жить будет, я обещаю. Последнее, что вам хочу сказать: не будьте идиотами. Вбейте в ваши заплывшие жиром и бездельем мозги, что прежнего мира больше нет, теперь им владею я, и вами тоже, хотите вы этого или не хотите.
Ни один звук не мешал голосу говорящего, неведомым способом он выключил все звуковые волны, кроме собственных слов. Бенни обвел зал глазами, удовлетворенно стукнул тростью по ладони и кивнул Харману, который тут же подхватил свой стул и, спустившись с ним вниз, застыл невозмутимым изваянием. Адамс еще раз кивнул, сделал неуловимое движение рукой, и перед ним загустилось туманное облачко, с каждым мгновением приобретающее форму кресла. Он сел.
— Прошу, господа, — вновь раздался его голос. — Процедура совершенно несложная: желающие проходят и садятся на стул. Господин Харман запишет ваше имя и вы станете моим верным подданным. Итак, кто первый.
— Я!, — неожиданно громко заявил Лезурье и направился к Харману. — Что нужно говорить, Рональд?
— Ничего, Даймон, просто садись, а потом встань.
— Минуту!, — прервал их Бенни. — Лезурье, вы готовы умереть ради моей империи?
— Я готов умереть за Ирию, — не задумываясь отозвался Даймон.
— Хм, а как же на счет верности повелителю?
— Служить клянусь, а умру лишь по зову сердца.
— Хорошо, Лезурье, от вас такой ответ приму, — Адамс тяжело оглядел безмолвно застывший зал. — А остальных предупреждаю: кто позволит себе подобные рассуждения… — Бенни перевел взгляд на Даймона. — Садитесь, Лезурье, и слушайте, что вам сердце скажет.
Лезурье, уже склонившийся над стулом, вздрогнул, но лишь на мгновенье. Сел. Ничего не произошло. Он вопросительно посмотрел на Хармана.
— Вставай, Даймон, — на лице Рональда мелькнула улыбка.
Харман склонился над листом бумаги и под номером один записал Лезурье. Зал терпеливо ждал.
— Даймон, — заговорил вдруг Адамс, — я вас вызову для беседы.
Лезурье с достоинством поклонился.
— Я к вашим услугам, Ваше Величество!
Харман поднял голову.
— Прошу вас, господа, кто следующий?
Над залом повисла напряженная пауза. Адамс невозмутимо рассматривал свою трость, судя по его виду, он никуда не торопился. Безмолвье давило и народ явно нервничал. Внезапно, словно гром прогремели чьи-то слова: «Сколько же может продолжаться эта комедия?!». Чудесным образом слова застыли в вышине желтоватыми облачками. Бенни встал.
— Кто сказал?
Зал испуганно замер.
— Чего вы боитесь? Я тоже всего лишь хочу побыстрее закончить эту комедию. Ну?!, — Адамс подождал с полминуты. — Жаль, я о вас был лучшего мнения. Что ж, тогда вернем слова тому, кто их породил.
Он махнул вверх своей тростью и облачка медленно потянулись вниз. Они сгустились вокруг запотевшей лысины грузного мужчины, с нервозно бегающими глазками.
— Рональд, кто этот толстяк?
— Белуччи Гир, мой Повелитель.
— Белуччи? Очень хорошо. Белуччи! Ты что, не понял?!, — голос Адамса налился металлом, а облачка над головой Гира из слегка золотистых превратились в яростно желтое пламя. Толстяк заверещал от ужаса и сломя голову ринулся к Харману, преследуемый горящими языками огня. Если бы он не сидел с краю, то кого-нибудь мог бы покалечить. Гир с разбега опустил свой зад на сиденье и замер. Жар над его головой медленно и бездымно рассеялся. Глаза вопросительно смотрели на Адамса.