– Жаворонки поют?
– Поют, - отвечает Петр.
Старик долго щурит глаза, отыскивая в синем океане маленький серебристый поплавок - трепещущего жаворонка. И, найдя, радостно улыбается, разгоняя морщинки на худом загорелом лице. А Петр смотрит на эти морщинки и думает, что к весне их у отца всегда становится больше: прибавляются заботы - надо дотянуть большую семью до нового урожая, выпросить у Ивана Пивенка немного семенной пшеницы, сохранить корову, поддержать лошаденку...
Воспоминания Пинчука прервали с шумом спрыгнувшие со стога Аким и Сенька.
Отряхнувшись от соломы, они приблизились к Шахаeву, перематывавшему портянки. Аким нетерпеливо глядел на друга. Ванин подсел к сержанту.
– Ты что, Ванин? - Шахаев разогнулся, натягивая сапоги.
– Так, ничего...
– Врешь.
– Ну, предположим... А у вас, товарищ сержант, девушка любимая есть? - издалека начал Сенька.
– Ну, тоже предположим. А дальше что?
Ванин растерялся. Своим вопросом он хотел вызвать Шахаева на откровенность и потом уж объявить о просьбе Акима. Но теперь этот так мудро задуманный план явно рушился. Было ясно, что Сенька не годился в дипломаты. Разговор сразу сложился иначе. Ванин стал поспешно придумывать новый вариант. И чтобы, очевидно, выиграть время, он на всякий случай сказал:
– Какой вы странный народ - казахи... Замкнутый, стеснительный.
– Скильки разив тоби говорыты, Семен, що сержант наш зовсим не казах, а буряко-монголыць, - поправил его Пинчук.
– Буряко!.. - передразнил Ванин.
Аким понял, что Сeнька начал слишком издалека, и решил сам обратиться к Шахаeву.
– У меня к вам есть большая просьба, товарищ сержант...
– Без тебя обойдусь! - перебил его Семен.
Но Аким продолжал:
– В пяти километрах отсюда мое родное сeло...
– Сколько тебе нужно времени? - спросил Шахаев, не дослушав Акима.
Сенька был поражен столь неожиданным и быстрым решением сержанта. Ему и в голову не приходило, что Шахаев уже все знал.
– Так сколько же? - повторил он свой вопрос, глядя на длинную сутуловатую фигуру солдата, стоявшего перед ним.
– Сутки, не меньше, - сказал за Акима Сенька, стараясь хоть этим загладить свой прежний промах. Но Аким, сверкнув на него очками, проговорил слегка дрогнувшим голосом:
– Часа два... три...
– Даю тебе пять. Как стемнеет, отправляйся. Найдешь нас у деда Силантия. Кстати, узнаешь, есть ли там немцы.
В сумерки, наскоро распрощавшись с товарищами, Аким ушел. Семен долго прислушивался к потрескиванию прошлогодней стерни под ногами удалявшегося друга. Потом тихо проговорил:
– Ушел...
И полез в карман за кисетом.
Накрывшись пустым мешком, он курил, обжигая пальцы, курил долго, до тошноты, до звона в висках.
Сенька вдруг почувствовал на своем плече тяжелую руку. Сбросил с головы мешок, посмотрел: Пинчук...
– Петр, как бы и с этим чего не вышло, а?..
– Аким осторожен, Семен. Вин вернется...
Пинчук, Ванин и Аким уже давно воевали вместе.
Знойным летом 1942 года во время тяжелых боев в донских степях разведчикам лейтенанта Марченко, где служили Пинчук и Ванин, было приказано переплыть через Аксай и зацепиться за берег до прибытия основных сил дивизии. Плацдарм разведчики заняли. Но "основные силы", которых в дивизии оставалось не более двухсот активных штыков, так и не смогли переправиться. Немцы пристреляли каждый камень, каждый кустик и косили пулеметным огнем всякого, кто пытался появиться на берегу. Четыре дня отбивались разведчики. Из всего подразделения осталось только четверо - лейтенант Марченко, Пинчук, Вакуленко и Ванин. Кто-то из них робко предложил командиру:
– Может, ночью переплывем назад, товарищ лейтенант... Погибнем все -какой же прок... Лейтенант рассердился:
– Марченко еще ни перед кем не отступал!.. Запомни это! Еще раз услышу...
Горячая пыль висела в неподвижном воздухе. Повсюду валялись трупы немецких солдат. Разведчики только что отбили очередную атаку противника, схоронили еще одного своего товарища и, грязные, усталые и злые, сидели в исковерканном окопе, борясь с непреодолимым желанием бросить все к черту и лечь спать. Но тут блуждавший по реке ленивым, злым взглядом Ванин вдруг взволнованно зашептал:
– Товарищ лейтенант!.. К нам кто-то едет с того берега. Вон там. Смотрите!
Все повернулись к реке, по которой плыла утлая лодчонка.
Ночь была лунная, и солдаты видели, как маленькая лодка ныряла в волнах. Семен вдруг подумал, что лодку может заметить и противник, и сердце его сжалось. Вскоре где-то прогремел орудийный выстрел, а затем по чьей-то неслышной команде ожил весь берег. Вода закипела от разрывов снарядов и мин, пузырилась от пуль, немцы стреляли так яростно, будто не один солдат, а целый полк переправлялся на этот берег.
Лодка достигла уже почти середины реки, когда рядом с ней разорвался снаряд. Ее перевернуло, швырнуло в сторону и понесло вниз по течению. Лица разведчиков потемнели.
– Единственная душа плыла к нам, да и та пошла ко дну, - мрачно заключил Ванин.
– Перестань ныть! - остановил его Марченко.
– А я и не ною, товарищ лейтенант. Сами ж видели... - возразил Сенька и медленно зашагал к своей ячейке. - Пойду. А то скоро опять полезут. Немцы ведь как часы.
Немного спустя разведчики услышали бульканье воды у берега. Насторожились: "Может, немцы заходят вдоль берега в тыл?" С гранатами побежали к реке и в изумлении остановились. От реки, чуть передвигая длинные, тонкие ноги, шел высокий и худой красноармеец. В правой руке он держал телефонный аппарат, а за спиной нес катушку. Следом за бойцом тянулся черный, мокрый шнур. Поняв, в чем дело, разведчики подхватили связиста и повели к себе в окоп.
– Так это ты... на лодке?
Связист молча кивнул головой. С его русых волос и гимнастерки стекала вода. Он опустился на дно окопа, вынул из нагрудного кармана маленький футляр, надел очки. Семен с каким-то смешанным чувством восхищения и жалости глядел на худощавого солдата. Движимый этим душевным порывом, он вплотную придвинулся к связисту и, обхватив своими грубыми черными руками его тонкую шею, крепко прижал солдата к своей груди.