Так, вглядываясь в лица убитых и раненых, Гунько вспоминал все, что знал о них, и ему не верилось, что это действительность, а не кошмарный сон. Еще несколько часов тому назад эти люди, неподвижно лежащие сейчас на земле, были живы и невредимы: писали письма, хлопотали у орудий, поправляли окопы и блиндажи, спорили, мечтали. Это были подчиненные ему бойцы и офицеры; он иногда покрикивал на них, иногда хвалил, с ними проводил долгие фронтовые будни; эти люди были для него дороже и ближе, роднее всего на свете. И вот теперь многих из них нет. Никто и никогда больше не услышит их голосов...
Между тем из-за Шебекинского леса все выплывали и выплывали караваны наших штурмовиков.
"Сколько же длится этот бой?" - подумал Гунько, заметив, что солнце клонится уже к реке. И вдруг, осознав обстановку, Гунько торжествующе закричал:
– А ведь немцы-то не прошли! Не прошли! Не прошли!.. - повторял он, неожиданно, поняв, какой великий смысл заложен для него и для всей страны в этой короткой фразе.
– Не прошли!..
Гунько посмотрел на свою батарею, точнее, на то, что осталось от нее, - разбитые орудия, раненых и мертвых бойцов, разрушенные окопы, - и обессиленный опустился на землю, закрыв голову руками.
– Что с вами, товарищ старший лейтенант? - услышал он густой, низкий голос.
Гунько приподнял голову и увидел Забарова. А по траншее в изодранных маскхалатах один за другим тянулись остальные разведчики. Они вели пленных. Гунько хорошо знал Забарова. Федор вместе с Марченко не раз бывал на батарее.
– Вот видите, что случилось... - как бы извиняясь, сказал Гунько и торопливо растер горячей ладонью слезы на своих смуглых и грязных щеках.
– Да, невеселая картина... - согласился Забаров. - А это ваши? - и он кивнул в сторону догоравших немецких танков, надеясь хоть чем-нибудь ободрить старшего лейтенанта.
– Кажется, наши. А впрочем - не знаю... Тут все поработали. Да это и не так важно.
Аким - он был сейчас задумчивый и тихий - помог Гунько подняться и посмотрел на него заблестевшими вдруг глазами - вот так когда-то глядел он на сержанта Фетисова, колдовавшего в своем блиндаже над миной. Акиму вдруг захотелось крепко обнять офицера. Губы разведчика шевелились. Казалось, с них вот-вот сорвутся взволнованные, несвязные слова. Но Аким промолчал и отошел в сторону.
– А где вы пропадали? - спросил Гунько.
– Отбивались от немцев, - ответил Забаров.
– Ну и как, отбились?
– На сегодня - да. Правее, говорят, немец потеснил наших, а тут -нет. Вот ведем пленных к генералу. Гитлеровцы образца тысяча девятьсот сорок третьего года. Полюбуйтесь!
Разведчики присоединились к артиллеристам, помогли им вновь перевязать раненых. И только после того, как раненые немного успокоились, Гунько приблизился к немцам.
– Ком... ком!.. Шнель, говорю! - Ванин подтолкнул вперед пленных немцев. Гитлеровцы затравленно озирались, послушно исполняя Сенькины приказания.
– Только трех живых и нашли. А остальные все дохлые, - сообщил Ванин.
Гунько долго сверлил глазами стоявшего впереди немца и вдруг размахнулся, чтобы ударить его, но тут же почему-то опустил руку.
– Аким, - позвал Сенька своего друга. - У меня для тебя подарок есть, - и, порывшись в кармане, он вынул оттуда очки с блестящей золотой оправой. - Получай, друже, да благодари своего верного приятеля, Семена Прокофьевича. Я вон у того, который без пилотки, одолжил...
Аким внимательно посмотрел на Сеньку, повертел очки в руках, похвалил их и вернул немцу.
– Вот сердобольная интеллигенция!.. Для тебя же старался. Ведь свои-то ты потерял, а без очков, поди, ни черта не видишь! - набросился на него Ванин. - Попался бы ты им!..
– Так мы ж не фашисты,- возразил Аким. Не знал он, какую великую обиду причинил Сеньке, отказавшись от его подарка. - Их этому учили -чтобы грабить, убивать... Такая у них война... Как ты этого не можешь понять, Семен!..
– Не фашисты мы - это да... - невнятно бормотал Ванин.
Но кругом него лежали убитые бойцы из батареи Гунько, все они полегли от рук немцев, и горячее Сенькино сердце требовало мщения. Сеньку возмущали рассудительные, спокойные объяснения Акима.
Шахаев подошел к Ванину, положил свою руку на его плечо, тихо, убежденно сказал:
– А ты, Семен, не горячись. Подумай над словами Акима. Он правильно сказал. Вон, смотри, старший лейтенант Гунько и тот не смог ударить пленного, а сколько он потерял сегодня своих товарищей. Нельзя нам этого делать, Семен. Пойми!
Семену хотелось возразить, но не в его силах было спорить с парторгом. Он вдруг подошел к немецкому солдату, который благодарно и заискивающе посматривал на высокого и худого русского бойца, вернувшего ему очки. Сенька сощурил свои кошачьи глаза, злые зрачки сузились.
– Ви гейц?
– Вас, вас?
– Ви гейц?.. Оглох с перепугу-то!.. Как дела, спрашиваю?
– Шлехт, - наконец поняв, выдохнул немец.
– Вполне согласен, - с удовольствием подтвердил Сенька. - Дела ваши действительно шлехтовые. Одним словом - капут!
– Капут, капут! - хором и, казалось, с радостью забормотали немцы, услышав самое популярное у них сейчас слово.