Жестокость врага была настолько бессмысленной и чудовищной, что разведчики первое время стояли молча.
– Дикари, дикари...- сдавленным голосом сказал наконец Аким.-Дикари...- повторял он одно это слово, так как другого в эту минуту придумать не мог.
– А ты у них очки боялся взять! - прохрипел Ванин.- Эх-х!..
Аким промолчал. Только лицо его налилось кровью - оно как-то вытянулось, непривычно построжало. Злорадное, ожесточенное чувство охватило Сеньку. Ему хотелось говорить обидное и грубое Акиму. Пусть слушает, так ему и надо! Жалельщик!.. Только не здесь скажет он ему эти слова. Не здесь!..
Разведчики вышли на улицу. Кое-где уже сбивались кучки людей, больше старики, женщины, дети. Они смотрели на дорогу, изрытую воронками от бомб, заваленную разбитыми немецкими машинами и повозками. Тихо переговаривались. Во дворе соседней хаты стояла женщина. Заметив разведчиков, она выронила из рук коромысло, закричала:
– Боже ты мой!.. Родименькие!.. Никак, наши?!
– Свои, свои, конечно!.. Что же соседку-то не похороните? - спросил Марченко.
– Ночью они ее... Я в погребе сидела. Слышала крик Аннушки... Что они сделали с ней?
– Ладно. Потом сама увидишь. Принеси-ка попить.- Его правая бровь над усыпанным светлыми крапинками коричневым глазом дергалась от нервного тика - Марченко, видавший тысячи трупов, не мог, однако, переносить вида убитой женщины.
– Пойдемте в дом. Разве так можно! - всплеснула руками женщина. Глаза ее наполнились слезами.- Светлые вы наши! Ясны соколы! Дождались мы красна солнышка!..- запела она.- Заходите, заходите, милые... Притомились, чай, ваши дорогие ноженьки!.. Ильинична! Ильинична! - звала она кого-то.-Вылазь, наши пришли!.. Наши... красноармейцы!..
– Господи, святитель ты наш!.. Да где?..- с этими словами из погреба вылезла худенькая старушка; яркий дневной свет ослепил ее.
Разглядев наконец разведчиков, она приковыляла к Забарову, хотела осенить его крестным знамением, но, сообразив, что может достать только до его пояса, передумала.
– Вот вы какие!.. Орлы, право!.. А нам-то тут говорили, что старики да детишки малые остались в Красной-то Армии... А что ж вы, сынки, одни-то пришли?..
В голосе и во взгляде старушки была тревога. Она пытливо всматривалась в лица разведчиков.
– Придут еще, бабушка,- успокоил ее Шахаев.- Водички холодненькой готовьте. Весь колодец выпьют. Сейчас будут здесь.
И как бы в подтверждение его слов, на восточной окраине села показались первые красноармейцы-пехотинцы. Вслед за ними из-за угла, взвихрив облако пыли, выполз тяжелый танк и помчался вдоль улицы, наполняя селение грохотом гусениц и ревом мощного мотора.
Старушка испуганно и в то же время восхищенно следила за танком и, не оборачиваясь, говорила:
– Водички, говоришь, сынок?.. Да пускай пьют на вдоровьечко. Вода у нас как слезиночка. Поесть не хотите ли? - повернулась она наконец к разведчикам.
– Нет, бабушка, некогда. На обратном пути забежим. - Как на обратном? - вновь испугалась старуха, поджав тонкие бесцветные губы.
– Когда из Берлина с победой будем возвращаться,- пояснил все еще мрачный Ванин.
– Ах вон оно что!.. А я уж, грешница, подумала... Ну, с богом, сыночки. Светлая вам дороженька... такая же светлая, как ваши головушки... Жизнь ведь вы нам спасли, счастье вернули,- причитала Ильинична.- Берегите там себя, матери-то ждут вас не дождутся, все глазыньки проглядели...
Простившись со старушкой, разведчики пошли по деревне и вскоре оказались на шоссе. Золотоголовые подсолнухи-послушники с тихим шелестом кланялись им. Свернув с дороги, бойцы углубились в лес и чуть заметной просекой стали осторожно идти дальше. Миновав рощу, они остановились на ее опушке. Прислушались. С неба доносился неровный гул моторов. Около тридцати "юнкерсов" плыли на восток. Вскоре раздались громовые раскаты - это немцы бомбили Терновую, которую недавно покинули разведчики.
– Танки наши, наверное, заметили.
– Огрызается здорово.
– Тяжелые бои идут.
Впереди, где-то далеко-далеко, слышались глухие взрывы.
– Взрывает что-то фашист,- сказал Алеша Мальцев.
– В Харькове, наверно,- предположил Ванин.
– Мосты, заводы... Все разрушают...- вмешался в разговор и Аким. Сенька немедленно набросился на него:
– Это они тебе за твою жалость платят! Да я б их всех...
– Ладно, прекрати, Семен,- остановил его Аким.
– Не прекращу!.. Что ты командуешь! Подумаешь, начальник какой объявился!..
– Семен, когда ты поумнеешь? - Нос Акима покрылся бисеринками пота.
– Пошел ты...- Ванин задохнулся.
– Что ты кричишь, Сенька! - попытался успокоить его Шахаев.
– И вам не стыдно!.. Забыли про ту женщину с детьми!..- Семен зло посмотрел на Шахаева и Акима. - Давить их, давить!.. Душить надо, понятно?! На куски резать!..
– Успокойся, Ванин,- снова остановил его парторг.- В бою делай как хочешь. Пленных же мы не можем трогать.
Дальше шли молча. Шли долго, до самой темноты. Наконец добрались до небольшой деревни.
Шахаев постучал в крайнюю хату, держа автомат наизготовку. Где-то в глубине двора загремел было цепью и рыкнул пес, но, видимо наученный горьким опытом, быстро умолк. На крыльцо вышла хозяйка, закутанная в шаль. Испугалась. Долго не могла понять, что за люди стоят перед ней в таком странном одеянии.
– Чего испугалась-то, мать? Не видишь - свои.
– Батюшки мои, неужели?.. Идите же в дом!
– Нельзя нам. Немцы есть в деревне?
– Ушли. Вечером все ушли.
Стоявший поодаль от Шахаева Ванин вдруг насторожился. Его острый слух уловил какие-то звуки. Сенька вслушался и приглушенно сказал Забарову:
– Немцы. Обоз ихний...
Вскоре и остальные разведчики услышали позади себя поскрипывание тяжелых повозок. К деревне с востока приближался немецкий обоз. Неизвестно, как он оказался позади. Обозники спокойно переговаривались между собой. Они, очевидно, считали эту деревню своим тылом.