Из-за печи прикатили кюрагу — бочонок с медовухой. Кулсубай налил янтарного напитка сперва себе в стакан, отхлебнул, чтоб показать, что питье не отравлено, затем долил и подал Загиту; по очереди получили стаканы и чашки с хмельной бражкой и командиры.
— Выпей, земляк! Нектар!.. Из чистейшего башкирского липового меда! Хоть мы сейчас на чужой стороне, но хотим жить по заветам отцов и дедов. Назло врагам, будем хранить старозаветные обычаи. На здоровье, земляк!
Загит выпил благоуханной, крепкой медовухи и крякнул от удовольствия, — это всем понравилось.
— На здоровье, земляк!
Командиры провозгласили в один голос:
— За священную нашу землю, за великую Башкирию!
Распалившись от бражки, Кулсубай пожаловался:
— Сердце мое горит, ох горит, кустым! Тоска!.. А ведь мы с тобой старатели, золотоискатели! Вдобавок мы башкиры! Надо держаться друг за друга, а ты, земляк, сторонишься, важничаешь! Разве это пристойно? Когда-то отняли у меня мою красотку Машу, мою милую Муслиму! Теперь я, несчастный, лишился Сары и сына. Ты о моем горе слышал, земляк? А-а-а, горе лютое!.. Но дутовцам я мстил беспощадно! У-уух, как я их резал, как резал, но еще не насытился и никогда не смогу насытиться! До самой своей смерти буду лить их волчью кровь!.. Земляк, мы обязаны освободить от врагов наш Урал, нашу Башкирию! — выкрикнул он со свирепой яростью. — Как я соскучился по родным просторам, а-а-а! — И запел сильным, грубым голосом:
Курай подхватил вольно льющуюся, словно горный ручей, песню, и у Загита защемило сердце: с малых лет он любил эту старинную башкирскую былину.
Джигиты, раскачиваясь, протяжно, могуче грянули:
Кулсубай пригорюнился, нахохлил щетинистые усы.
— Эх, родная степь, сколько джигитов сложили головы за тебя, Башкирия! — вздохнул он. — Мы вот скитаемся на чужбине, а наш Урал, нашу Башкирию топчут враги. Кто же вызволит наш народ из-под ига? Кто?..
— Ты же говоришь, что не сидишь сложа руки, — возразил Загит. — Сколько деревень, городов мы уже освободили от белых! И Урал скоро освободим!
— Вот ты командир, а чего-то не понимаешь! — возмущенно сказал Кулсубай. — Молодой!.. Ты за кого сражаешься, земляк?
Загит долго не раздумывал:
— За советскую власть!
— А кто же будет воевать за свободу и независимость Башкирии? — требовательно спросил Кулсубай.
— Советская власть — это и есть свобода и счастье башкирского народа.
— Э-э, много раз я слышал эту агитацию! — Кулсубай прищурился. — Пустые слова! Я им верил, да перестал верить, кустым!
— Ты же сражаешься в рядах Красной Армии!
— Мало ли что!.. Вот ты, земляк, слушай: башкирское правительство мне не верило, дутовцы не верили, колчаковцы не верили… А теперь красные следят за каждым моим шагом, и они не верят!
Командиры затаив дыхание следили за спором, и Загит понял, что они полностью, до конца, поддерживают Кулсубая, а на него, красного комбата, косятся с осуждением.
«Пора кончать эту болтовню и уезжать!..»
— Зачем же ты перешел с джигитами на сторону красных?
Кулсубай пригладил бороду, велел Бибисаре поставить самовар, разлил медным ковшиком медовуху по стаканам и чашкам.
— Думал, надеялся, что здесь дадут нам волю-волюшку! — признался он. — А они… — он ткнул пальцем куда-то в стену, — они придираются, следствие ведут: почему, мол, с партизанами враждовал?.. Хотят вот тебя, кустым, поставить начальником над моими джигитами. Велят джигитам снять башкирскую одежду и облачиться в красноармейскую форму. Выдали красный флаг. Теперь два флага имею: наш, мусульманский, святой, и красный, советский. Вместо муллы назначили комиссара!
— Где же он? — с живейшим интересом спросил Загит.
— Арестован! Я велел арестовать за неподчинение. Вместо него комиссаром назначил своего вполне почтенного человека, нашего земляка Сафуана Курбанова. — И показал на притаившегося в темном углу джигита с плутоватыми глазами и круглой темной бородою.