«„Ваше благородие?“ Быстренько же вы возрождаете старорежимные порядки!..»
— Ну, брось его в камеру потемнее!
Загита вытолкали во двор. У низкого костра приплясывали от скуки, били себя по бокам, хлопали в ладоши, чтобы согреть заледеневшие пальцы, солдаты. Загит пристально взглянул на них, и они замолчали, потупились, — раскаяние, видать, почувствовали…
Тюремный коридор был вонючий, с почерневшими от копоти стенами. Смотритель шагал в разношенных валенках бесшумно, держа в вытянутой руке огарок восковой церковной свечи. Перед последней дверью он остановился, велел Загиту раздеться, вынул из шкафа и бросил на пол синий халат, потрепанную солдатскую гимнастерку, холщовые штаны и ботинки на деревянной подошве.
— Полная ваша амуниция, товарищ Хакимов!
«Издевается или взаправду считает меня товарищем, а Якупова вашим благородием? Но как это узнаешь?..»
Замок лязгнул, дверь открылась, Загит, вскинув голову, шагнул в темную камеру. Первую минуту он ничего не различал в кромешном мраке, а когда глаза привыкли, увидел лежавшего на нарах старика, то ли спящего, то ли не желавшего знакомиться с новым соседом.
Загит наткнулся на табуретку, сел, вытянув ноги. Ботинки без шнурков спадали.
Тоскливо было у него на душе. Как ни ломал голову, но не видел надежды на спасение. Сафуан самовольно никогда бы не рискнул на расправу с коммунистами кантона. Подослать наемного убийцу с отравленным кинжалом — да, конечно, на такое злодеяние он бы пошел и без одобрения стерлитамакских властей. Следовательно, Загиту надо готовиться к неотвратимой смерти, прощаться с милой Назифой, с родными, с друзьями?
Старик поднялся, свесил ноги с нар, позвал Загита:
— Друг!
Вглядевшись, Загит понял, что арестант оброс волосами и бородою, а лет ему примерно столько же, сколько Загиту, — губы твердые, щеки крепкие, взгляд решительный.
— Друг, ты говоришь по-русски?
— Явное дело, я говорю по-русски.
— Кем ты был на воле?
— Чекистом! — Загит решил не хитрить.
— За что же тебя сунули в тюрьму?
— Не знаю… То есть знаю, что не понравился Сафуану Курбанову, нынешнему председателю кантревкома. Пронюхал, видно, подлец, что я собрал материал о его преступлениях.
— Гм, это вполне возможно… Чекистов ненавидят! Чекистов-башкир ненавидят вдвойне… Я-то чуваш, православный. Сидел в тюрьме при царе, при колчаковцах. Назначили меня в Месягутовский кантон заведующим финотделом, по-старому государственным казначейством. А на днях арестовали за подрыв авторитета вождя башкирской нации Заки Валидова.
— Почему же тебя увезли из кантона? — наивно спросил Загит.
— Гм, значит, опасались, что тамошние коммунисты вломятся в тюрьму и освободят меня!
— Неужели лапы Сафуана Курбанова дотянулись и до вашего кантона?
— Гм… Да это же единый план истребления верных советской власти работников.
— Башревком не благословит такой произвол Сафуана!
— Ошибаешься, друг, ты парень умный, а выглядишь простаком! Вся беда в Башревкоме, и только в Башревкоме. У нас в кантоне свой Сафуан, верный прислужник Валидова. Тебя, чекиста, сюда не случайно заточили. Состав преступления придумают по всем параграфам царского уголовного кодекса, гм!.. Но ты держись стойко. Ленинская правда победит!
Смотритель заглянул в волчок, замок звякнул. Дверь еще не открылась, а сосед поднялся с нар, подтянул холщовые портки, такие же, как у Загита.
— Это за мной пришли. На допрос или… До свидания, друг, а может, и прощай!..
Он не ошибся, за ним пожаловали конвоиры.
Вытянувшись на нарах, Загит попытался уснуть, но голова лихорадочно пылала, во рту пересохло, сердце отчаянно колотилось. Теперь ему пришлось сполна насладиться горечью одиночества. Минуты тянулись, как часы… Зарешеченное окно было снаружи забито досками, в камере днем и ночью полутемно, и Загит потерял счет времени. Всю жизнь он работал, не мог представить себя без дела и сейчас не находил себе места — то садился, то шагал по камере, то катался в бессильной ярости по нарам, весь издергался, измотался.
Теперь он понял святость революционного возмездия врагам революции! Он, Загит, трудился с малых лет, воевал смело и честно, терпел все лишения наравне со своим народом, обрекал на голод, на нужду кроткую Назифу, он жил для своей родной Башкирии, а его вознаградили за все деяния тюрьмою… И во всем виновны высокопоставленные покровители Сафуана Курбанова!.. Из-за интриг Сафуана Кулсубай метался между красными и белыми, а выгода от этого лишь хозяевам Сафуана. Много сил положил Загит на то, чтобы вырвать Кулсубая из-под опеки Сафуана. Может, теперь ему и отомстили за это? Пустое! Идут же по кантонам массовые аресты… В Башревкоме засели враги, но, вероятно, враги пролезли и в БашЧК — ведь там собраны все улики против Сафуана и Нигматуллы. Да, необходимо было ехать в Стерле вместе с Трофимовым… Боже, неужели Николай Константинович тоже арестован?..