Трое суток Загит валялся на нарах, изредка хлебая кипяток и баланду из картофельных очисток. Его не вызывали на допросы. Его и не расстреляли, спасибо судьбе!.. Но его заживо похоронили в каменном гробу.
6
На исходе ночи Самойлова разбудил настойчивый стук в дверь. Без промедления, привыкший ко всяким случайностям, он оделся и, держа в одной руке свечу, а в другой револьвер, взялся за крючок.
— Кто там?
— Федор Никитич, извините, это я, я, Ярослав!
Самойлов радостно вздохнул, отомкнул дверь, впустил сотрудника обкома партии, высокого юношу с выразительным, словно отчеканенным, лицом.
— Что происходит? На улице, видимо, градусов тридцать мороза, а вы, Ярослав, по-настоящему не одеты.
— До того ли!.. Плохие вести, Федор Никитич! — выпалил Ярослав, прислонился спиною к печке и на мгновение закрыл глаза от изнеможения. — Четырнадцатого января Башревком принял решение арестовать за государственную измену Измайлова Абдрахмана, Шамигулова Гали, Мустафина Сагади и Муценка.
— Авантюра Юмагулова! — тотчас определил Самойлов. — Убирает не угодных ему и близких нам людей!
— Арестован и Трофимов Николай Константинович.
— Ведь он же вернулся в Кэжэн!..
— А потом поехал в Уфу через Стерлитамак, и его здесь перехватили.
— Как же я ничего не знал! — расстроился Самойлов, быстрыми шажками бегая по горнице.
— Да и мы тоже не знали.
— Нужно разбудить Сергеева-Артема!
— Я послал за ним вестового.
Артем уже поджидал их, по-обычному невозмутимый, но подтянутый, готовый и к рассуждениям, и к решительным действиям.
— Необходимо послать шифровку в Уфу и Москву, — предложил Самойлов.
— Я это уже сделал, — сказал Ярослав.
Артем поблагодарил его взглядом — он любил таких самостоятельных работников.
— Попытаемся поговорить с Юмагуловым, — ероша бородку, сказал Самойлов. — Попытка не пытка…
— Разве что! — хмыкнул Артем.
Ярослав усердно вертел ручку телефона, но ни в Башревкоме, ни на квартире Юмагулова не оказалось, — ясно, что предпочел спрятаться, тянул время…
— Если Мухамет не пойдет к горе, то и гора не пойдет к Мухамету, — пошутил Артем, переиначивая старую пословицу. — Однако мы в Башревком должны идти немедленно!
Мороз к утру остервенел, трещали стволы тополей на бульваре, скрипел и визжал снег под полозьями саней, увозивших Самойлова, Артема и Ярослава в ревком. На перекрестках пылали жарко костры, и к пламени теснились солдаты с винтовками. Конные патрули неспешно проезжали по улицам. Артем подумал, что вот так выглядит город, к которому подошли крупные силы противника… Дом Башревкома был опоясан цепями конных и пеших дозоров. Во всех окнах радужно светились керосиновые лампы.
Часовые беспрепятственно пропустили их в здание — знали в лицо, — но тотчас сомкнули ряды за Артемом, Самойловым и Ярославом… Секретарь председателя Башревкома выскочил было из-за стола, разведя руки, как бы закрывая дверь, но Артем и его спутники уже вошли в кабинет.
Юмагулов сидел один, облокотившись на стол, при виде вошедших коммунистов, и московских, и здешних, не пошевелился, взглянул исподлобья, сказал угрюмо:
— Я вас не приглашал…
Артема мудрено было обескуражить такими выходками.
— Мы не гости, чтобы ждать приглашения! — спокойно, но с металлом в голосе произнес он. — Я и товарищ Самойлов полномочные представители Центрального Комитета партии и Советского правительства, а Ярослав работник республиканского комитета. Мы требуем отчета о причинах ареста некоторых руководящих деятелей республики.
— Почитайте протокол заседания Башревкома, там все объяснено, — лениво сказал Юмагулов.
— Читали! Поняли, что и вы, и Валидов расправляетесь с коммунистами и с близкими нам, коммунистам, работниками. Прошу немедленно созвать экстренное заседание Башревкома.
— И не подумаю! — огрызнулся Юмагулов.
— Тогда мы сами соберем членов ревкома, — строже заявил Артем. — У нас нет иного выхода. Всю политическую ответственность перед ЦК партии и Совнаркомом, естественно, мы берем на себя!