— Хочешь умереть от жажды — умирай! — равнодушно сказал следователь. — А вода-то блестит, как серебряная! — Он налил полный стакан. — Холодная, зубы ломит! Слаще медового нектара! — Шарипов отхлебнул и, кривляясь, пронес стакан перед заострившимся носом Загита.
В беспамятстве, теряя власть над собою, арестант пролепетал:
— Подпишу!
— Давно бы так, кустым! И тебе досталось, и я с тобою, упрямым, измаялся! — взвизгнул от упоения Шарипов, подсовывая Загиту карандаш и написанный лихим почерком военного писаря протокол.
«Что я делаю? Легче убить себя, чем оклеветать Трофимова! Но я уже не могу вынести эти страдания, я теряю разум! Раньше я думал, что страшнее всего смерть, но теперь узнал, что страшнее смерти — жажда!.. Если я подпишу, то умру. Если я не подпишу протокола, все равно умру! Отец, помяни меня в панихидных молитвах! Бедная Назифа, оставляю тебя на произвол судьбы!..»
— Не подпишу! — еле слышно сказал Загит, прощаясь с жизнью.
— А! — рявкнул Шарипов, взъярясь ударил Загита кулаком по голове и при этом локтем столкнул графин со стола. Осколки брызнули во все стороны.
Прохладный запах свежей воды пробудил Загита от забытья, и он, рухнув в лужу, начал жадно, пристанывая, задыхаясь, слизывать животворную влагу. Мерзко ругаясь, Шарипов ухватил Загита за ногу и потащил от стола.
— Надзиратель, сюда! — громко вопил он.
И все же Загит успел слегка утолить жажду и этим продлил свои страдания.
На этот раз палачи его так избили, что следователь испугался: не умер бы…
Но смерть и теперь пощадила Загита.
Он был пригвожден к нарам, и во сне, и наяву его преследовали видения: то он очутился на цветущем весеннем лугу, и в отдалении мчались, сотрясая степь, бесчисленные табуны лошадей Хажисултана, то перед ним так близко, что дыханием обжигала, танцевала под напев курая Бибисара, дивно похорошевшая…
Загит понимал, что это видения, но не мог избавиться от них, наоборот, день ото дня они становились неотвязнее, ярче, звончее.
«Плохи дела! Если сойду с ума, то не смогу сопротивляться следователю и подпишу любой протокол и погублю Трофимова… Пора убить себя. Моя смерть дарует друзьям жизнь!»
Как-то Загит опамятовался и увидел, что около нар стоит Шарипов, непривычно мрачный.
— Ты спишь?
— Нет.
— Если не сознаешься, то спущу на Назифу свору кобелей-парней, которые тебя избивали. Подумай, что тебе дороже — Трофимов или чистота и прелесть твоей жены?
У Загита не хватило сил проклясть его.
И опять потянулись ночи кошмаров, оглушающе звонких и леденящих кровь в жилах, гнетуще отвратительных и ликующе светлых…
Очнулся Загит на больничной койке; у окна сидели врач в белом халате и Трофимов. Не поднимая глаз, Загит прислушался.
— Как, поправится он? — с тревогой спросил взволнованный Трофимов.
— Полагаю, что поправится, — организм молодой, могучий! Хотя после такой мясорубки немудрено и отдать богу душу! — честно признался врач.
«Трофимова же расстреляли в Стерле!.. Видения не разрешают мне умереть спокойно! И голос Николая Константиновича… Померещилось? Я в бреду?.. Они нарочно сводят меня с ума!»
Он порывисто вскинул руки, чтобы задушить себя, но доктор услышал скрип кровати и его стон и, быстро наклонившись над узником, отвел его слабенькие, как у ребенка, руки, прижал их к матрацу.
— Браток! Это я, Михаил, это я, Николай Константинович!.. Успокойся! Все миновало. Сейчас тебя увезут домой, к Назифе.
Загит еще не мог вернуться из бредовых видений в бытие.
— Разве вы, товарищ Трофимов, тоже в нашей тюрьме?.. Ведь вас… в Стерле… мне говорили!
— Браток, я примчался на перекладных из Стерлитамака с оренбургскими красными казаками, чтобы спасти тебя! — еле сдерживая рыдания, ласково сказал Трофимов. — Контрреволюционный заговор подавлен! Коммунисты выпущены из заточения.
Загит не отозвался, лежал безучастно, и врач шепнул:
— Я бы не рискнул везти его домой, безопаснее положить в поселковую больницу.
8
Вмешательство В. И. Ленина и М. В. Фрунзе спасло немногочисленную, но высокоавторитетную и боевую когорту коммунистов Башкирии. Однако борьба с националистами не прекратилась, а всемерно обострилась. В кантонах еще хозяйничали явные и тайные приспешники Валидова и Юмагулова, — у них были надежно припрятаны по лесам и балкам отряды до зубов вооруженных джигитов. В столице тоже не прекращалась междоусобица.
На созванном уполномоченными ЦК и обкома партии совещании Заки Валидов, избранный вместо Юмагулова председателем Башревкома, наотрез отказался даже обсуждать уроки январской авантюры.